Ещё выше, чем прежде, ещё яростнее трепетало на ветру русское знамя, ещё внушительнее казалась фигура всадника в белой ферязи на белом коне. Битва на Куликовом поле подходила к самому драматическому моменту, и теперь было ясно: центр русской рати и её правый фланг устояли под сильнейшими ударами Орды. Это было ясно не только воеводе Вельяминову, это видели не только князь Андрей Полоцкий и воевода Грунок, возглавляющие полк правой руки, - это чувствовалось и понималось каждым и в русском стане, и в стане врагов. Стойкость московских, владимирских и суздальских ополченцев, дерзость и бесстрашие конных отрядов полка правой руки привели к тому моменту в битве, когда наступающий большими силами противник начинает отчаиваться, видя бесплодность всех попыток опрокинуть врага, поражается унынием и неуверенностью сильней, чем оружием. А на другой стороне растёт ощущение собственной силы, окрыляющее торжество и самые грозные волны наступления врагов перестают пугать даже робких душой. "Мы выстояли, мы побеждаем!" - что перед этим страх за собственную жизнь! Теперь лишь пять шеренг из десяти составляли боевой длинник большого полка, и в конном полку князя Андрея оставалась едва ли половина всадников, но эта половина войска стала для Орды грознее, чем в начале битвы, когда она, ещё не потрясённая отпором, верила в своё превосходство.
Близость перелома требовала от воевод перехода в наступление. Самое мужественное войско, стоя на месте, в конце концов, будет разбито. Давая врагу возможность прийти в себя, собрать рассеянные дружины, перестроиться и снова атаковать, полководец вместе с боевой инициативой отдаёт и победу. Тимофей Вельяминов и Андрей Полоцкий это, конечно, знали, но двинуть полки вперёд, решительным ударом опрокинуть врага, расстроенного неудачными атаками, они не могли: на левом крыле рати творилось что-то недоброе, и оба воеводы уже прикидывали, какую часть конной силы они могут быстро перебросить на помощь Ярославскому и Моложскому.
Князю Андрею особенно нелегко было удерживать своих конников, успевших жестоко потрепать уже и передовые тысячи племянника Мамая. Вид отступающих врагов вызвал у воинов желание гнать и рубить. Лес на фланге полка был набит мёртвыми, искалеченными, распятыми на буреломе лошадьми и всадниками. Звери бежали за Непрядву от криков и стонов, но сердца воинов ожесточились: впереди на поле лежали их порубленные и растоптанные товарищи. Спасённых раненых было мало - слишком плотно ступают копыта в атаках массовой конницы. Князь Андрей потерял голос, удерживая сотни, готовые сорваться с места без команды. Носясь перед рядами, он хрипло просил:
-Бесстрашные русичи! Храбрые литвины! Держите строй, сыны мои, держите строй полка, не бросайте пешцев, держитесь за них, слушайте воевод - ещё не пришёл час гнать врага!..
Воевода Грунок скакал рядом, чуть не плача:
-Княже! Доколе стоять нам? Чего ждём? Пока они соберутся да нас же опрокинут?!
-Молчи, воевода! - хрипел князь, засовывая под шлем мокрые, потемневшие пряди волос. - Велено государем стоять здесь, доколе возможно. Глянь - ещё дремлют стяги большого полка. Мы не одни ведём битву. Чую - минули нас главные татарские силы, туда, на наше левое крыло, уходят они. Глянь, воевода...
Ордынское войско поредело перед фронтом полка правой руки и правым крылом большого. За рядами отхлынувших сотен будто серая река текла в сторону Смолки...
-Так ударим, не медля, прищемим хвост Мамаю!
-Нет, воевода! Мы ударим - другие нас ударят в спину, рассеют по полю, погубят полк... Мы - правая рука рати, при ней мы - сильны, отрубленные мы - мертвечина... Бери-ка ты, боярин, сотен пять-шесть да приготовь их к битве в тылу. Коли на левом крыле прорвутся - встретишь их как надо. Спеши, боярин, брянских возьми - там каждый Пересвет...
Он обнял воеводу и оттолкнул, торопя. Приказ князя насторожил витязей. Ратники волновались, пытаясь увидеть, что происходит левее, за прогнувшимся порядком рати, за мятущимся лесом копий и топоров, за непрекращающимися свалками в центре. Знали одно: большой полк стоит. Видели: большое знамя и стяги главного воеводы полыхают высоко на ветру. А серая река конницы врага текла к Смолке.
То, чего ордынские военачальники не достигли на правом крыле и в центре русской рати, случилось на её левом фланге, где темник Батар-бек заменил хана Бейбулата, канувшего со всем туменом в круговоротах битвы. Батар-бек не думал о славе и новом богатстве, которые ждут его за рядами русского полка, он не нуждался в отличиях, и уж совсем его не занимал вопрос о престоле Золотой Орды. Батар-бек жил войной, битвой, он видел перед собой лишь врага, которого следовало сокрушить. Батар-беку нравилось воевать, и он воевал, наслаждаясь не только звуками боя, запахом крови, видом послушных ему войск, исполняющих его замыслы, но даже и видом врага, который столь отчаянно пытается устоять под его ударами. Потому Батар-беку удалось больше, чем кому-либо из военачальников Орды: он подточил и разрушил ряды полка левой руки.