Поле Куликово (СИ)

Воин схватил саадак, протянул Мамаю лук, искусно сделанный из полутораметровых рогов степного быка. Мамай осмотрел оружие ордынского всадника, отливающее чёрным лаком, в давние времена заимствованным у китайцев. Этот лак защищал лук от сырости и высыхания, не трескался при ударах, натяжении и спуске тетивы.

-На каком расстоянии от русов, стреляющих из луков, ты можешь отвечать им, не подвергая себя опасности?

-На половину полёта ордынской стрелы, - ответил воин, глядя в лицо повелителя.

Мамай покачал головой:

-Ты - самонадеян. Так было. Запомни и скажи другим: теперь на две трети полёта ордынской стрелы московские лучники поражают всадников и коней.

Воин даже не моргнул.

-На сколько шагов твоя стрела попадёт в стрелу?

-На сто двадцать шагов, повелитель.

Мамай выдернул стрелу из колчана, протянул нукеру, тот пошёл в поле, считая шаги. Даже тысячник подался вперёд, когда нукер воткнул стрелу в землю и чуть отступил, а болдырь, подняв лук, прицелился в чёрный стебелёк, едва заметный среди травы. Раздались восклицания - чёрный стебелёк дрогнул и сломился от удара.

-Сотник! - позвал Мамай. - Много ли у тебя воинов, так же владеющих луком?

-Только один, повелитель. Но половина сотни попадает стрелой в стрелу на сто шагов с первого или второго раза.

-Ты! - Мамай ткнул в крутоплечего, кривоногого воина. - Обнажи свой меч.

Богатырь вынул меч из ножен, Мамай выдернул из-за пояса платок из легчайшего шёлка и подбросил.

-Руби!

Опускаясь, платок развернулся, сверкнул меч и скомканный шёлк упал к ногам богатыря.

-Подай!

В месте удара оказался широкий порез; Мамай прищёлкнул языком: этот шёлк даже на земле не каждый разрубит первым ударом. Платок бросали ещё несколько раз - рубили другие всадники, - и на нём прибавлялись порезы.

-У тебя славные джигиты, сотник...

-Дозволь мне, повелитель?

Мамай оборотился к болдырю.

-Желание воина отличиться похвально. Но кто сам вызывается что-то сделать, должен сделать это лучше других.

Слова повисли в тишине. В Орде поощрялась инициатива, но та, которая - угодна начальникам. Если люди высовываются, когда их не просят, они тем уже - подозрительны, что ценят себя высоко. А ценить их может только начальник. Мамай сунул платок нукеру.

Воин положил ладонь на рукоять меча, улыбка разлилась по его лицу, во всей позе явилась расслабленность. И меч он вырвал, когда платок уже полетел в воздух, и его удар выглядел плавным, а на землю упало два платка. Лишь опытные рубаки заметили, как сверкающее полукружье стали разрядилось молнией.

-Покажи мне твой меч!

Воин подбросил клинок, поймал за конец двумя пальцами, с поклоном протянул Мамаю рукояткой. Мамай осмотрел сталь, отливающую синевой, - обычный ордынский меч с костяной ручкой, оправленной в красную медь.

-Что ты ещё умеешь?

-Рубить твоих врагов, повелитель.

-А ещё что?

-Всё, что прикажет мой повелитель!

-Какие языки ты знаешь?

-Я знаю великий язык, на котором ты заставишь говорить все народы.

-А другие? - молнии в глазах Мамая сменились искрами.

-Моя мать, четвёртая жена мурзы Галея, была дочерью русского князя. Она научила меня языку русов, поляков и греков. Я изучил также персидский и арабский.

"Наян Галей, - вспомнил Мамай. - Тысячник... Ну да, разве десятнику достанется в жёны русская княжна!"

-Почему отец не возьмёт тебя в свою тысячу?

-То - воля отца.

Ответ понравился Мамаю. Конечно, мурза Галей стыдится сына-болдыря. Спать с русской не стыдится, небось, держит её за любимую жену, а сына удалил. Жена - в юрте, сын - на виду. Мамаю плевать на всяких галеев, на обветшалый предрассудок, хоть этот предрассудок и породил Чингиз. Однако Чингиз жил три поколения назад, да и был он тогда уже стариком.

-Я не вижу на твоём плече даже знака начальника десятка. Но ты получишь его. Кто учил тебя искусству рубки?

-Лучшие воины нашего тумена. Я также учился по книге, которую привезли из западных стран. Западные рыцари уделяют теперь этому много внимания, там есть особые школы...

-Я беру тебя в мою тысячу сменной гвардии. Когда свободен, будешь учить нукеров тому, что умеешь, - они не все так искусны.

Воин опустился на колени, Мамай тронул его плечо клинком.

-Встань! Займи место в моей страже, - и повернулся к тысячнику. - Тебе - тревога!

Сигнал пролетел по рядам сотен, и едва Мамай выехал перед фронтом тысячи, её начальник уже скакал к нему на чёрном коне, в шерсти которого играло солнце. Туча в душе Мамая рассеивалась. Он не любил темника Есутая, искал случая передать командование туменом человеку, выдвинутому им, но Мамай был воином и даже против желания видел, какой сильный отряд подготовили к походу Есутай и этот угрюмый, длиннорукий богатырь - начальник тысячи. Другие отряды, конечно, - похуже, но ведь это - и не лучший тумен в его войске. Сколько ещё десятилетий понадобится московским князьям, чтобы подготовить такое войско?!