Поле Куликово (СИ)

Толмач рядом с золотобронным воином переводил ему слова москвитян. Воин завизжал, потрясая плетью.

-Он кричит: это его условие, плеть то есть.

Всадники, рассыпаясь, поскакали в разные стороны вдоль стены. Галдели, тыча плётками в москвитян, некоторые на скаку метали длинные копья в ров: вонзаясь в дно, копья оставались торчать в воде. Следя за всадниками, ханский шурин и золотобронный что-то обсуждали.

-Шугануть бы их - ров меряют.

-Эй, мурза! - крикнул Олекса. - Вели своим отъехать от стены. Не то худо будет.

Адам потянул со спины самострел.

Шихомат засмеялся, отдал какой-то приказ, всадники, останавливаясь, выхватывали мечи и грозили москвитянам. Со стен ответили свистом, насмешками, бранью. Кто-то швырнул дохлую крысу: "Хану подарок!" Мужичонка в затрапезном полукафтане спустил портки, выставил в стрельницу голый зад, согнувшись, просунул между ног бородёнку и закричал:

-Поцелуй, мурза, красавицу!

Золотобронный воин вздыбил коня надо рвом, тыча рукой в стоящих на стене людей, стал что-то выкрикивать.

-Какая муха его укусила? - удивился Адам.

-Тихо! - Вавила наклонился вперёд, вслушиваясь, обернулся и нашёл глазами девушек, которых ополченцы пропустили вперёд. Анюта, прижав к груди руки, стояла между зубцами соседней стрельницы. Её глаза на лице, залитом бледностью, словно околдованы змеиным взглядом - так и кажется: сейчас шагнёт за стену. В выкриках мурзы всё время повторялось: "Аньютка!"

-Ты слышишь, Олекса? Он кричит: у нас, мол, полонянка ево, требует выдать, грозится адом.

Олекса кинулся к девушкам, отстранил Анюту и поднял кулак в железной перчатке:

-Вот тебе - полонянка!

Мурза взвизгнул, развернул на месте танцующего скакуна и помчался прочь. За ним - ханский шурин. Степняки отхлынули от стены. Олекса держал девушку за руку.

-Это - он? Тот, кому тебя продавали? Сын хана?

В её глазах заблестели слёзы.

-Ох, не знаю, Олекса Дмитрич. Больно похожий. Все они - похожи, проклятые.

...В вечерние часы, когда Кремль затихал, Олекса, если не уходил на стену, заглядывал иногда к девушкам, прихватив кого-нибудь из молодых кметов. Случалось, девицы кормили дружинников ужином. По просьбе подруг Анюта пересказывала свои мытарства в неволе, и самым внимательным её слушателем был Олекса. За всё время он лишь однажды как бы нечаянно коснулся её руки, и она не выделяла его среди других, но, вертясь в карусели осадных работ, прислоня к подушке голову ночами, Олекса мгновениями переживал радость от мысли, что рядом живёт Анюта, что рано или поздно кончится военное время и тогда они встретятся наедине. Сейчас он забыл, что в её рассказе молодой хан был добрым. Перед ним дёргалась, прыгала, металась свирепая, зверская морда молодого мурзы и волчьи глаза пожирали Анюту, готовую в обмороке упасть со стены, и ничего Олекса так не желал теперь, как встречи с этим волком на поле.

Царевич Акхозя не забыл пропавшую полонянку. Вначале его память подогревалась чувством неотмщённого оскорбления. Но все, кто был пойман из числа нападавших на лагерь и кто пришёл с повинной, Аллахом клялись, что не видели полонянки. Тогда он припомнил, что сбежала-то она сама. Почему её не остановили ни ночь, ни степь, населённая зверями и разбойными бродягами? Решил, что испугалась, хотела спрятаться, а потом заблудилась. Но после неудавшегося посольства в Москву Акхозя многое понял. В ней, наверное, таилась та же ненависть к нему, ко всей Орде, которую много раз читал он в глазах русов на пути в Нижний и обратно. Нищенка, крестьянская девка, проданная за серебро и подаренная ему как вещь, она бежала от царской жизни, едва коснулась её тень надежды добраться до своей избы, крытой соломой, до чёрной работы, мозоли от которой не могли вывести даже бальзамы фрягов.

Сладость её прохладной ладони он помнил своей кожей, как помнил глазами сладость её глаз и губ, белой шеи и соломенных волос. Нет, он теперь не отпустил бы её в чёрную избу - он уже знает, как надо поступать с такими полонянками. Он сломал бы её гордыню, навсегда запер в золотую клетку, как запирают райских птиц, чтобы наслаждаться их красотой.

Москва не приняла его с большим отрядом. Оскорбление целый год сжигало душу, а золотокосая урусутка не забывалась. Он ещё не женился, но у него были невольницы. Обнимая их, Акхозя думал о пропавшей. Несчастные не могли понять, почему ночная страсть царевича сменялась утренним отвращением.

Среди первых воинов прискакав к московской стене, он будто ожидал увидеть её. И увидел. Она стояла среди смердов, брошенных своим князем. Может, она стала теперь женой одного из этих мужиков, дерзнувших противиться великому хану Золотой Орды, вознамерившихся остановить его войско у закопчённых стен своими топорами и рогатинами? Акхозя обезумел. Он плохо помнил, о чём кричал урусутским собакам. Он размечет их стены по камню, вырежет всю толпу врагов, а её добудет. Как он её накажет, Акхозя ещё не знал. Но сначала!.. Он знал, что сделает с ней сначала - после захвата крепости, там же, на залитых кровью камнях, среди трупов её защитников!