Поле Куликово (СИ)

-Поди, спроси. - Олекса прилёг рядом с Адамом и накрылся плащом. Ещё мальцом он бегал смотреть, как бородачи-кузнецы и каменщики ставили в башни строящегося Кремля железные ворота полуаршинной толщины и чудовищной тяжести. Было это после великого пожара, в тот год женился Дмитрий Иванович. Князю тогда исполнилось шестнадцать лет, Олексе - восемь. Жил Олекса в доме Вельяминовых мальчиком-слугой при старом боярине Василии Васильевиче - московском тысяцком, втором человеке государства. Своих родителей Олекса не помнил и даже не знал, есть ли у него родственники. Говорили, будто отец был служилым человеком князя, но так ли - это? В чумные годы вымирали целиком города, что там сёла и деревни! В семьях чаще всего выживали дети. Спасибо великому князю Ивану Милостивому и его людям: собирали сирот по всему княжеству, определяя в монастыри и зажиточные семьи, а детей умерших служебников князя брали в дома бояр, готовили отроками в полк. У Васьки Тупика хоть старшие братья оставались до Пьяны, у Олексы - никого. Да таких теперь, почитай, половина в полку. Выросли, иные в бояре выбиваются, и все отчаянные - не у маминой юбки росли. Олекса вздохнул: надо бы в церковь сходить, родителям свечки поставить, а он даже их имён не знает. Дмитричем кличут по городу Дмитрову, где его подобрали. Покойный Вельяминов будто отца помнил, но никогда не говорил о нём, а спросить Олекса то ли боялся, то ли не догадался. Какое соображение у мальца? Родителей он не представлял, и не о ком было спрашивать. Понимать уже после стал. Чума да Орда - две беды на земле, и одна другой стоит. Сколько новых сирот появится в эти дни!

У Олексы всякий раз сжимало горло при взгляде на оборванные одежонки, худые, неумытые лица детей - встречал ли их на дорогах, в городах или в монастырях. Однако иго не вывело на Руси сердобольных людей, и сгинуть сиротам не дают: кто приютит холодной ночью, кто поделится куском или старой одёжкой, а кто и медный пул сунет в руку. Монастыри привечали всех, кого не отпугивал их быт, но отсюда осиротелых детей часто уводили бродяги, втягивая в побирушечью жизнь, от которой один шаг до жизни разбойничьей. Поэтому и монастыри, и бояре с тиунами, и городские старшины старались по возможности и теперь определять сирот в подходящие семьи или в число дворских слуг, где они быстро приживаются. Если шестеро-семеро своих в доме, один лишний рот - и не заметен. А дети рано начинают добывать хлеб собственными руками, и выросший работник - бесценен. С началом осады Олекса приказал, чтобы на всех поварнях кормили прибивающихся сирот, никого не обделяя.

Сейчас ему представилась Анюта в светёлке с белоголовым мальчонкой на руках, и Олекса улыбнулся. Поди, измаялась с крикуном. Пусть учится - скоро, небось, пригодится. Скоро?..

Незаметно для себя подражая другу Ваське Тупику, Олекса был тайно влюблён в его Дарью, а Ваську боготворил за то, что не побоялся шипения чванливой знати, взял в жёны бездомную девицу, им же отбитую у врага. Было тут что-то от сказки. Может, поэтому Анюта с её историей так растревожила душу Олексы. Но Васька-то ценит ли своё сокровище? Как мог он оставить брюхатую жену с маленькой дочерью в городе, которому грозила осада? А впрочем, другие - тоже, и государь... Да, война свалилась как снег в июле, но Олексе казалось, что он увёз бы Анюту в седле, на руках - стань она его женой. Анюта?.. Мысль не удивила его. Имевший прежде немало зазнобушек, Олекса загодя знал: как только явится его суженая, другие девицы исчезнут для него навсегда. И вот исчезли все, кроме Анюты. И ребёнка поручил ей, чтобы удержать подальше от опасной стены... Он перевернулся с боку на бок.

-Эх, Адам, какого поединщика ты лишил меня!

-О чём ты? - сонным голосом спросил суконник.

-О "золотом" мурзе.

-А-а. Нашёл о ком горевать. Спи.

Граяли вороны и пищали галки. Из стана врагов доносился стук и звон, в воздухе струился шёпот.

Незадолго до рассвета взревели в тишине ночи сигнальные тюфяки, им отозвались колокола звонниц Кремля, и город наполнился ропотом голосов, стуком шагов и копыт, В чешуйчатой броне, переливающейся в свете факелов, проехал князь к Набатной башне, где часовые первыми услышали движение врага. Скоро, однако, шум, топот, скрип и храп коней послышались у других ворот. В пращи фрондибол заложили кувшины смолы и топлёного жира и бросили через стену. Чадные костры полыхнули за рвом, заметался мрак, обнажая остовы осадных машин, высокие щиты, вереницы попарно запряжённых лошадей и верблюдов, волокущих к стене тараны, и толпы людей, облепивших деревянные чудовища. Тараны стояли на длинных полозьях из отёсанных брёвен, сверху и по бокам их прикрыли коробообразными щитами, лишь ударные окованные концы высовывались далеко вперёд из-под щитов, покачиваясь на цепях и поблёскивая железом. Между таранами там и тут выставлялись из мрака шеи катапульт с громадными ложками на конце.