Поле Куликово (СИ)

В разгар схватки у Неглинской башни стрела арбалета пробила грудь боярина Томилы. Давно позабыв о ссоре с ним, ратники снимали шапки и утирали слёзы, когда старого воина уносили вниз. Здесь, на неглинской стороне, Томила стал тем же, кем на фроловской Олекса.

В тот день пушкарю Вавиле суждено было пережить еще одну утрату: возле Москворецкой башни в ожесточённой схватке с нукерами Батар-бека погиб его друг, любимец всех ополченцев и душа бронной сотни Данила Рублёв.

Стрелу, обёрнутую пергаментом, Тохтамышу принесли в разгар приступа. Лазутчик сообщал: "Великий хан, московиты будут сражаться до последнего. Воду отравить нельзя, потому что в Кремле есть ключи. Съестные припасы попрятаны в разных местах и охраняются. Заставь их отворить ворота хотя бы для встречи посла. Я сделаю так, что закрыть ворота они не сумеют. Только пусть твои воины не мешкают". Письмо было от Некомата, другие лазутчики молчали. Нынешний приступ начинался будто успешнее, но когда из-за дыма глянуло солнце, все четыре тарана горели, даже не поколебав московских ворот и стены, а потом и поднявшиеся наверх нукеры были сброшены в ров. Слева от своего тумена, на взгорке, хан различал фигуру темника Батар-бека, понуро сидящего на рослом чалом мерине. И старый волк обломал зубы о московский камень. Два года назад он видел поражение Мамая на Непрядве и вот снова понапрасну теряет лучших воинов. Если Москву взять не удастся, не потянет ли Батар-бека искать нового владыку, как потянуло с Куликова поля?

Через три часа после начала приступа толпы степняков хлынули от стены Кремля без приказа. Хан удалился в ставку, чтобы не смотреть на своё поражение, но ощущал его, кажется, всем телом. Когда он снова вышел наружу, под стеной лишь чадили тараны да брошенные катапульты тянули вверх свои шеи. Тохтамыш велел Караче вызвать темников и Шихомата с Адашем, а также послать в обоз за нижегородскими княжичами. До сих пор он держал их вдали от себя, приняв лишь покорную грамоту их отца. Настало время прибегнуть к услугам княжат.

-Передай также начальникам тысяч: десятников, чьи воины первыми побежали от стен, взять под стражу.

X

Адам с Олексой, сидя на стене, закусывали снедью, принесённой жёнкой Адама. Обоим пришлось хорошо потрудиться - Адам расстрелял три запаса стрел из саадака, Олекса не считал, сколько сулиц и пудовых камней своими руками свергнул на головы штурмующих. Вавилу отослали к лекарям: он будто стал различать звуки, но жаловался на боль в ушах.

-Жалко, если оглохнет мужик, - говорил Адам. - Кабы не он нынче, не знаю уж, до чего бы дошло на стене.

-Глухой - не слепой, - сказал Олекса. - Пушкари, они все - глуховаты. А за нынешнее дело - Вавила достоин серебряной гривны. Увижу князя - скажу.

-А бояре? Слыхано ль дело - воинскую награду простому посадскому человеку?

-Будь у меня своя - снял бы и повесил ему на шею. Он да Пронька - лучших воинов не сыскать. Они столько ворогов упокоили, што иному дружиннику за три века не осилить.

-Не уж то и теперь хан не угомонится? - Жуя пирог, Адам следил за ополченцами, пополнявшими боезапас. - Экую прорву камней на них свалили, почитай, половину заготовленной смолы сожгли, тюфяки от пальбы лопаются.

Олекса не ответил, запивая квасом кусок пирога. Его взгляд искал в толпе Анюту, но её не было. Аринка теперь, небось, снова занята ранеными, и Анюта - с ребёнком.

Горько пахло сгоревшим земляным маслом, каркало вороньё, носясь над стеной, из рва долетали крики раненых врагов, на них не обращали внимания. Толпа женщин, прихлынувших к башне после штурма, истаивала. Возле навесов босые мужики месили ногами глину, другие лепили из неё большие шары, им помогали женщины и ребятишки. Шары складывались под навесами на ветерке - они послужат ядрами для машин, да и вручную бить ими врага способно: сухая глина разит не хуже камней.

От Фроловской башни подошёл боярский сын Тимофей, передал повеление князя: засадить надёжных людей во все слуховые ямы. Адам и Олекса знали, что под стеной имеются потайные колодцы, из которых можно услышать подземные работы, если Орда поведёт подкопы.

-Сполним, Тимофей Данилыч, - сказал Олекса. - Сядь-ка да поснедай с нами, небось, тож набегался под стрелами.

-Квасу выпью, пожалуй.

-Што князь-то, доволен ли ратниками?

-И доволен, и печален: потери немалые. Конники твои молодцы - изрядно порубили нехристей на неглинской стороне.

-Томила-то жив ли? - спросил Адам.

-Жив, да больно плох. Наконечник от стрелы в нём остался.

-Жалко. - Олекса опустил глаза. - Даст Бог, выживет.

-Коли даст. Спасибо вам, ратники, за квас и за ваши труды. Пойду теперь к Москворецкой.

Едва удалился боярский сын, послышались шаги.

-Олекса Дмитрич! - К сотским подбегал молодой ополченец. - Гляди-ко, Олекса Дмитрич, чего я нашёл. Мы стрелы сбирали, я эту сразу приметил - толстая. Поднял, а на ней пергамент накручен. - Лицо ополченца было испуганным. Олекса взял большую стрелу и тонкий полупрозрачный листок, увидел вязь полуустава. По мере того как читал, его лицо темнело, между сдвинутых бровей выступила капелька пота.