Поле Куликово (СИ)

Отборные сотни хана, подпираемые тысячами, через занятые ворота всасывались в детинец. На выходе змеиная голова множилась, набрасываясь на всё живое, и люди от ворот бежали, куда глаза глядят, увлекая находившихся здесь ополченцев. Сотни врага, разделяясь, ринулись вдоль стены в обе стороны, врубились в расстроенные, не готовые к нападению с тыла отряды ополченцев резерва, уничтожая и разгоняя их, поражая стрелами тех, кто по приставным лестницам пытался уйти на стену. Стоящие наверху ничем не могли помочь избиваемым - Орда бросилась на приступ и снаружи крепости. Стрелы теперь хлестали с обеих сторон.

Когда конники Олексы на галопе миновали Соборную площадь и в конце улицы открылась Фроловская башня, уже не менее четырёх вражеских сотен прорвалось в Кремль. Вой ордынцев слился с криками убиваемых детей и женщин. Олекса видел, как падают люди со стены и лестниц, как рассеянные толпы, гонимые нукерами в празднично расцвеченных халатах, бегут в переулки, а те, у кого есть силы, карабкаются на частоколы и крыши строений. Смерть подкралась к людям в час пробудившейся надежды на скорое окончание осады, и это было страшно, это ослабило даже волю тех, кто держал оружие. Толпа, запруживая улицу, бежала навстречу, но Олекса не умерил галопа.

Эх, если бы он послушался своей тревоги и вывел конников на Соборную площадь заранее!..

Толпа кинулась к заборам, люди ныряли в подворотни и калитки, карабкались на плетни, иные оказывались под копытами. Ничего не видя, кроме отверстых ворот, из которых валили уже лёгкие всадники в серых кожаных панцирях, Олекса нацеливал отряд на них, захваченный одной мыслью: перерубить шею степной гадюке, просунувшей голову в Кремль, уничтожить щель, в которую она проникла! Он даже не заметил, как пятеро его дружинников оттёрли Анюту в середину отряда. Нукеры, растекавшиеся вдоль стен, стали поворачивать назад, навстречу русским всадникам.

-Копья! - оборачиваясь, крикнул Олекса. - Копья - встреч!

Первая сотня на скаку обратила поднятые копья вперёд, вторая по команде седобородого Клевца распласталась двумя крыльями - навстречу нукерам. Отряд врезался в скученных у подножия башни врагов. Шиты и брони не выдерживают удара тяжёлых копий с конного хода, грохот лопающихся кож, визг и ржание столкнувшихся лошадей заглушались воплями пронзённых. Степняки попятились, поворачивая, сталкивались с напирающими сзади. Русские продолжали ломить, бросая копья с насаженными врагами, и под сводами Фроловских ворот, где могли проехать лишь три всадника в ряд, началась давка. Бежать было некуда, сбитых с сёдел и опрокинутых вместе с конями настигала смерть. Русские дружинники по пятеро в ряд протискивались в жерло ворот, копьями и окованными грудями лошадей проламывали свалку, но всё же выбить пробку обратно, в ров, не смогли и упёрлись под сводом, сдерживая натиск врага. За их рядами над блеском кривых мечей и вздёрнутыми головами коней Олекса видел низ железного затвора, тронутый ржавчиной. Почему его не опустят до конца? Почему не перерубят ремни подъёмника? Как допустил такое Тимофей? Олекса протиснулся к запертой двери башни и стал колотить в неё рукоятью меча, бранясь, требуя, чтобы отворили, перерезали ремни, разрубили подвесные цепи и обрушили затвор на головы врагов. Но железная дверь оставалась глухой, он не знал, что воротники, бессильные что-либо исправить, поднялись наверх и теперь метали во врагов камни с прясла башни. Вдруг увидел: под ногами его лошади приткнулся к стене сидящий Тимофей. Широко разбросанные ноги вывернуты, голова свалилась на плечо, вместо лица - чёрно-кровавая маска. Олекса узнал его лишь по кольчуге...

Внутри детинца, перед Фроловской башней, уже завязалась конная рубка, даже сюда, под свод ворот доносились крики бойцов и звон стали. Где - Анюта?.. Мысль о жене сменилась другой: может, удастся дозваться пушкарей и заставить их опустить затвор? Пушка и тюфяк то и дело грохотали наверху, - значит, есть там живые! С трудом развернул коня, полуслепого в кольчужной броне под сумеречным сводом, крикнул копейщикам, чтобы держали врага, вырвался наружу, в середину сабельной рубки, и откуда-то рядом возникла Анюта, едва справляясь со своей саврасой, возбуждённой страшным зрелищем. Какой же глупенькой и смешной была теперь маска смерти на стальном забрале жены!

-Олексаша! Тебя кличут со стены!

Он задрал голову. Над пряслом башни торчала голова пушкаря Беско, рот открыт в крике. Рискуя получить стрелу в висок, Олекса сорвал шлем, приложил к уху ладонь.

-...я-арин! Уходи-и!..ро-ота... клинило-о!