Враг уже проникал в соседние улицы и переулки, степняки рассеивались по подворьям, врывались в пустые дома в поисках добычи. В трёх местах занялись пожары, в безветрии качались громадные султаны чёрного дыма, подпёртые столбами огня. Соборная площадь - пуста, храмы - заперты, из них льётся пение. Ломиться в двери напрасно, да и бессмысленно: драться на папертях - значит обратить новую злобу врагов против беззащитных людей. В боковых улицах звенело железо, слышались кличи и хрип дерущихся. У середины неглинской стены, за монастырём, слышалась сеча. А ведь в кремлёвский угол, к Свибловой башне, стоящей над устьем Неглинки, собьются бегущие на подол, там имеется ещё надежда спастись. Олекса мог проехать Кремль с завязанными глазами. Подав знак дружине, он ринулся в боковую улицу, держа на купола монастыря. Впереди теснился выскочивший навстречу отряд степняков, какие-то люди катались по земле, рыча, молотя друг друга кулаками. Конные бросились наутёк, дерущиеся вскочили, один, бритоголовый, в бархатной епанче, кинулся в подворотню, но ражий бородач в армяке успел схватить его за шиворот, повернул, и Олекса увидел совиное крючконосое лицо. Жирошка! Узнал и второго - воротник из Фроловской башни. Бородач, располосовав рубаху на груди Жирошки, рвал с его шеи какой-то предмет так, что голова противника моталась. Олекса осадил коня и воины стали обтекать его.
-Гляди, боярин! - Воротник показывал ему овальную пластину с неясным изображением. - Гляди, какие жабы у нас завелись! Он татар к терему князя вёл, я камнем ево, да промахнулся.
-Кончай и прыгай на круп лошади!
-Поспешай, боярин! Мне ишшо одного июду поймать надо. С ево пайзой, небось, доберусь. - Бородач одним ударом свалил задыхающегося Жирошку, сел ему на грудь, стал затягивать на шее шёлковый шнур, на котором изменник носил ханский знак, дающий ему неприкосновенность в ордынском войске. Лицо Жирошки посинело и глаза выкатились, Олекса отвернулся и пришпорил коня. Он не хотел, чтобы это видела Анюта. Тысячи кровавых смертей - не так отвратительны, как удушение одного предателя. После этого начинаешь ненавидеть людей и жалеешь о том, что родился на свет.
Отряд вылетел из кривой улицы, спускающейся к неглинскому подолу, и оказался перед толпой конных врагов, накапливающихся между стеной города и стеной монастыря. Эта толпа напирала на тонкую линию отступающих в дальний угол Кремля ополченцев. Сверху в ордынцев стреляли и швыряли камни. Но с внутренней стороны стена не имела защитных зубцов, и вражеские лучники поливали её стрелами. Олекса с ходу врезался в массу всадников, она раздалась от удара и шарахнулась вдоль стены, ошеломлённая. Навстречу взмыл клич ополченцев: "Слава-а!" - их строй подался вперёд, поднялись копья, пропуская русских всадников.
-Бачка-Ляксандра! Катай собак!..
Олекса, вздыбив коня, развернулся и увидел блеснувшие навстречу из щелей забрала глаза Анюты. Пока не выдала саврасая, не споткнулась в сече, не уронила всадницу и не унесла в ряды врагов - идёт за рыжим через все страхи.
-Анюта! - Олекса поднял забрало. - Скачи к Свибловой. Пусть там отворят ход, и всех, кто сбегается к башне, - выпускать за стену! Скачи!
-А ты?
-Скачи, не теряй время, я буду!
Он отвернулся, давая понять, что разговор - окончен. Свиблова башня имела небольшой ход, запертый толстой стальной дверью, он выводил к слиянию Неглинки с Москвой. Ходом иногда пользовались князья и их ближние, если хотели незаметно покинуть город. Через дверь Свибловой башни можно было сразу попасть на струг и так же со струга войти в Кремль. С началом осады дверь заложили камнем, но разобрать его не трудно.
Проскочив за линию ополченцев, конники развернулись навстречу врагу. Хвост застрял в толпе степняков, там высверкивали мечи и кто-то выкрикивал:
-Гей, русичи! Круши-ы!..
Линия ополченческих копий гнулась и, смертно жаля врагов, отступала под их напором. Конники стали стрелять с сёдел и метали через головы своих палицы. Почти все они растеряли копья, а без копий удержать противника тяжело - толпа серых всадников между монастырём и стеной крепости росла. Наверху уже мелькали редкие фигуры - стрелы врагов продолжали опустошительную работу, грозя ещё большей бедой: если враг по пустой стене прорвётся к Свибловой башне - конец последним надеждам. Но люди сражались, а пока они сражаются, не всё - потеряно. Безысходность наступает, когда бросают оружие.
-Эгей, старшина! - позвал Олекса Клеща, который рядом с сыном, таким же рослым и сухопарым, сражался в середине смешанного отряда кузнецов и кожевников. - Дай своим отдохнуть! Все, слуша-ай! Разом, между конными - назад! Бего-ом!