Поле Куликово (СИ)

Каримка вкрутился в толпу, и вслед за ним Олекса вырвался из стрельны. Уже немного людей грудилось у входа. Десятка четыре ополченцев и два десятка прорвавшихся конников, уперев в землю наклонённые копья, загородили угол крепости и продолжали стрелять в рассеянных степняков. Из переулков выбегали люди, и почти каждого настигали и рубили кривыми мечами, не разбирая, кто оказался перед мордой лохматого коня - старуха, молодайка или ребёнок. В руках ордынских всадников не было арканов - только мечи сверкали, неся смерть. Пожары рождали ветер, небо над Кремлём застилалось растрёпанной чёрной тучей копоти и сажи, гудение огня сливалось с криками убийц и их жертв. Уже тысячи захватчиков кинулись в терема, избы, амбары и клети - вытаскивать из огня добычу, ради которой прошли они сотни вёрст, лили свою и чужую кровь - только поэтому шестьдесят русских воинов имели возможность стоять в углу крепости, прикрывая людей. У многих ополченцев имелись арбалеты со стальными луками. И враги перестали наскакивать на маленький отряд, лишь издали слали чёрные стрелы. Ни ханских нукеров, ни больших наянов поблизости не было, так зачем умирать, когда настало время пиршества? Подскакал седобородый Клевец в забрызганном кровью панцире. Олекса был благодарен ему за то, что уцелел и вывел из последней мясорубки нескольких воинов.

-Боярин, пора уходить - нукеры!

Олекса уже приметил движение какого-то отряда вдоль москворецкой стены. Каримка, ругаясь, грозил кулаком. Его лицо было в кровь исцарапано ногтями - потрудились те, кого он сегодня швырял вниз с неглинских укреплений.

Вопль заставил русских воинов оборотиться. Тайницкая башня ещё защищалась, а по стене бежали степняки, сбившие последний ополченческий заслон между башнями. Они вереницей спешили к добыче в угловом конце москворецкой стены, и женщины подняли крик. Что-то красное сорвалось, скользнуло по стене, донёсся глухой стук, и Олекса видел, как покатилось по откосу раската тело женщины в красном сарафане, а рядом катилось тельце ребёнка. Потом сорвалось синее в цветных разводах, понеслось к земле, и всё повторилось в ужасающей простоте. Москвитянки, видя бегущих к ним насильников, хватали детей и бросались вниз...

Олекса закрылся рукой и заплакал. Он никуда не ушёл бы отсюда и был бы убит или пленён, но второй раз в этот день рука кожевника увлекла его в башню. Он не заметил, как очутился на крутом невысоком берегу, из которого вырастали белокаменные стены и башня. Здесь Неглинка впадала в Москву, за её устьем, над пойменным лугом, метались и плакали чибисы, их крики ворвались в душу и пробудили Олексу. Мир был велик, мир жил, и ему надо жить.

Из-под берега с ребёнком на руках метнулась Анюта.

-Олексаша!

Да, надо жить.

-Ты почему - здесь? Али плавать не умеешь?

-Умею, да куда же - я, не дождавшись тебя?

-Шайтан-девка! - Каримка подскочил к Анюте и выхватил у неё девочку. Потом швырнул в воду секиру, сбросил панцирь и, оставшись в кожаной броне, стал входить в реку. Каждый миг со стен мог начаться обстрел, Олекса разоблачился, забрасывая подальше от берега оружие и доспехи, чтобы не достались врагу. Ремень саадака закинул на плечо, поднял щит. Не выдержав, прикрикнул на Анюту:

-Да ступай ты в воду, смола! Убьют же нас обоих!

Стало слышно, как в дверь башни колотят чем-то тяжёлым. Опасаясь стрелы в спину, Олекса уходил на глубину пятясь, прикрывая щитом себя и Анюту. На стене горланила Орда. Едва отплыли, позади взмыл вой. Через полминуты стрелы со свистом секли воду, щёлкали по щиту. Светлые и тёмные головы плывущих осыпали реку далеко вниз по течению, и ордынцы, сбросив заборола, с воем и гоготом состязались в стрельбе по живым мишеням. Сколько больших и маленьких утопленников всплывёт весной из омутов этой реки, будет унесено льдами в Оку и Волгу?