Поле Куликово (СИ)

Конный водоворот на поле, разрастаясь, поредел, между сражающимися всадниками и пешей ратью образовалось свободное пространство, и в этот разрыв Кутлабуга повёл отряд. Он рассчитывал увлечь всех, кто кружил по полю, выжидая чего-то. Текинец понёс аллюром, и темник представлялся себе бегущим над землёй ястребом, готовым вонзить когти в замеченную жертву. А земля стонала от тысяч копыт, но это была чужая земля, и темник не слышал её стона. Давно уж он так не летал в сечи и, возбуждённый опасностью, кожей ощущал свою тройную броню, тяжесть щита и копья, твёрдость оплечий и стального шлема, облегающего бритую голову. Он не опускал забрала - пусть и свои, и враги видят лицо ордынского эмира, чей шлем украшают буро-чёрные перья беркута.

Полчаса боя прошли как мгновение, и в то же время, словно вечность отделяла Олексу и его ратников от первого звона мечей на этом поле. Уже треть воинов была убита и ранена стрелами. Он знал: рано или поздно пешцам придётся отражать врага с обеих сторон, и появление на поле боя свежей ордынской тысячи означало близкое окружение. По зелёно-серым халатам и железным мисюркам, по единой масти гнедых лошадей Олекса угадал постоянное войско. Темник бросил в бой резерв - большего Олекса не мог бы добиться, - но Бодец уже ничем не поможет, он и так совершил невозможное. Свежая тысяча, увлекая часть конницы из круговорота сечи, обходила пеший строй, и за своими копьями Олекса потерял чёрного всадника, летящего в голове вражеского отряда.

-Трём последним рядам повернуть копья назад! - закричал он начальнику тысячи, стоящему возле древка знамени. - Самострельщиков - в промежутки задних рядов, бить Орду!

Приказ подхватили начальники десятков и сотен, закачались копья последних линий, склонились навстречу обходящему врагу. Полк ощетинился железом на обе стороны. Вражеские сотни вытягивались колонной вдоль русского строя, и теперь его тыл становился главным фронтом: усиленная свежая тысяча постоянного войска опаснее трёх потрёпанных, уже бегавших от копейщиков. Зазвенели стальные тетивы. Олекса искал глазами чёрного наяна и увидел его стоящим под большим желто-зелёным знаменем среди нукеров в чешуйчатых панцирях. Наян пропускал свои сотни. Олексу почему-то бесило, что его враг носит такой же панцирь, в каком он сражался на стенах Москвы. Сейчас бы коня да вызвать на поединок чёрного дьявола, потянуть время! Каждая выигранная минута теперь - равна цене многих жизней. Но конь далеко, а вражеские сотни уже развернулись и превратились в лаву, и воевода полка снова становится простым ратником. Железные русские стрелы всё чаще вырывали врагов из сёдел, валили вместе с конями, видно было, как наян машет рукой, отдавая приказания. Желто-зелёное знамя пришло в движение, ему отозвались стяги на кургане, донёсся рёв труб. А потом рык тысяч глоток обрушился на русский полк с двух сторон:

-Хурр-раг!..

Справа от Олексы, стоящего теперь лицом против нового врага, вскипело:

-Можа-ай!..

-Р-радонеж! - отозвалась серединная тысяча.

-Нар-ра! - докатилось с левой стороны.

Олекса стоял в третьем ряду, держа копьё над копьями передних ополченцев; справа и слева посвечивали лезвия рогатин Каримки и десятского Клевца. Топот идущих в атаку тысяч нарастал с обеих сторон. Чёрный наян мчался в середине лавы - он нацеливался на русский стяг. Олекса оглянулся. Багровое полотнище колыхал ветерок. Почти во всех московских полках были стяги красного цвета - от нежно-алых тонов утренней зари до буро-огненных, цвета запёкшейся крови. Только великокняжеское большое знамя с Золотым Спасом - чёрное, словно скипевшаяся кровь столетий. Где оно - теперь, родимое? Развевается над станом отдыхающей рати? Вьётся над походными колоннами войск? Или так же, как этот багровый стяг полка, плещется на ветру битвы?