Поле Куликово (СИ)

Отдохнув и выспросив дорогу, Герасим пошёл искать боярскую усадьбу. Нашёл и принародно проклял господина. Его избили. Говорили - боярин убить велел, но оборванная ряса и поповская речь и тут сослужили ему службу: побоялись палачи взять смертный грех на душу. Крестьяне подобрали Герасима, отвезли в ближний монастырь, там его выходили. Настоятель признал Герасима, предложил пожить до лета. Возможно, остался бы, да началась у него вражда с одним из схимников, монастырской знаменитостью, исступлённым аскетом и затворником. Тот прочёл проповедь, и вся она была о том, что беды на Русь валятся от избалованности народа. О благах думают люди, о телесной пище, забывая духовную пищу. Только-де истязая и умерщвляя свою плоть, можно очиститься от грехов в этом мире, возвыситься до Божественного прозрения, до счастья и гармонии. Когда поймут это люди, наступит гармония во всей жизни, и нечестивые силы перестанут терзать православных, сгинут в преисподнюю.

Вскипел отец Герасим:

-Как же ты смеешь, отче, судить о народе, затворясь в келье с молитвенником в руке? Видел ли ты детей, полуживых, оставшихся подле трупов родителей, от голода умерших? Видел ли, как затягивается петля на шее матери, отрываемой от её малых чад, как тех малюток прикручивают к седлу, заткнув им рты рукавицами? Видел ли, как иной тиун, согнав мужиков пахать, косить, рубить лес, даёт на артель в дюжину работников булку аржаного хлеба да жбан кваса в день? О каких ещё истязаниях ты говоришь?

Бывшие на проповеди монахи начали креститься, схимник нахмурил лик.

-О чём глаголешь, сыне? Не впадаешь ли ты в ересь, впутывая мирские порядки в наши посты и молитвы по очищению души?

-Нет, отче, ежели кто из нас впадает в ересь, так это - ты.

Возгласы ужаса не уняли Герасима:

-Не повторяешь ли ты, отче, призывы юродствующих латинских монахов - доводить самоистязание до крайности, когда человек становится грязью? "Целуйте язвы прокажённых, растравляйте раны на своих телах, купайтесь в испражнениях, и вы обретёте душевную чистоту!" Этому ли учит наша православная церковь? Разве не говорим мы своим детям: отрекись пьянства, а не питья, отрекись объедения, а не яств, отрекись блуда, а не женитьбы! Не всё ли одно - звать народ к умерщвлению плоти бесконечными постами или самоудавлением? Скорее ведь и проще. Но коли все самоумертвятся, останется ли вера - разве не в людях она живёт?

-Одумайся, грешник! Что говоришь?

-Без чистоты тела и его крепости нет чистоты души, - перекрывал Герасим нарастающий ропот. - Из грязи, нищеты, голода, болезней, из вражьего ига вырастают грехи народа. Давайте же своим трудом вырвем корни грехов. Разве не учит митрополит Алексий: "Невежество - злее согрешения"?! Вериги же оставим юродивым. Юродство - болезнь, потому народ жалеет юродивых. Зачем же нам-то землю юродами населять? Кто работать на ней станет, Русь крепить, защищать нашу веру? Кто станет кормить князей и их дружины, содержать монастыри и церкви, коли все вериги наденут да затворятся в норах?

Поражённые, монахи молчали. Наконец заговорил настоятель:

-Много гнева - в твоём сердце, сыне Герасим, а вера - крепка. Но гнев духовнику - не советчик. Ступай за мной, будет у нас разговор.

К удивлению Герасима, старый игумен не упрекал его. Церковь, втайне от ордынских правителей, уже меняла свою политику. Лишь остерёг от проповедей против своих господ: можно навредить делу. Герасим понимал игумена, готов был согласиться, а перед глазами стояла одна картина. Осенью, в конце месяца листопада, видел он, как княжьи отроки наказывали мужиков, затравивших оленя собаками. Троих охотников раздели донага, привязали к бревну, вложили в рот каждому по увесистому рублю (металлическому брусу) и пустили бревно с людьми по реке. Мужиков корчило от ледяной воды, рубли перегибали на бревне, утягивали головы в воду, и несчастные поминутно захлёбывались; палачи же, плывя рядом в челне, поворачивали бревно так и эдак, приговаривая: "Что, лапти, олухи бородатые, пережарилось, видно, княжеское жаркое, плохо что-то грызёте? Ну-ка, размочите водицей из княжеской реки", - и, хохоча, окунали охотников головами в воду, пока те не начинали пускать пузыри. Не верилось, что такое творят христиане над своими же, православными. Чем они - лучше ордынцев?

За беседой к игумену вошёл келарь и доложил:

-Отче, не знаю, чем потчевать ныне братию - нет ничего в кладовых.

Герасим удивился: монастырь немалый, не уж то живут без запасов?

Игумен сказал:

-Ещё рано, брате, погоди, авось Господь и пришлёт. А не пришлёт за грехи наши, сваришь пшена с мёдом.

"Так это у них называется "ничего нет"?" - подумал Герасим, вспомнив синие, исхудалые лица детей в простуженной курной избе и то, как пожирали они размоченные в тёплой воде сухари...

Через четверть часа келарь снова вошёл и сказал:

-Отче, Господь снова явил чудо, как в прошлые разы, когда кончалась ядь. Боярин Гаврила Семёныч прислал на четырёх возах хлебы, рыбу, сочиво, масло конопляное, пшено и мёд.

Игумен улыбнулся: