Поле Куликово (СИ)

С того дня Фому покинули настоящие грабители, остались бессеребреники, кто любит волю, лесное раздолье, охоту и рыбную ловлю, а буйной головой не дорожит. Зато теперь уже не половину награбленного - большую его часть раздавал атаман обездоленным людям, потому что ватажники говорили ему: "Зачем нам столько добра, отче? Припасать не умеем - всё одно размытарим. Сапоги ещё - крепкие, порты тож, тулупы есть и кони - чтоб ускакать. На отвод души дай, сколь положишь. Может, на том свете Господь зачтёт нам добро, на этом же за тобой не пропадём". И не пропадали. Пошла за ватагой Фомы добрая слава, рождая легенды и сказки. В лесах - много разбойников, но добрые попадаются редко, и таких народ бережёт. А всё же рано или поздно Фома попался бы, стал колодником или головы лишился, но однажды разыскал его в лесу монах и передал повеление игумена Троице-Сергиева монастыря - явиться в Троицу. Слава Сергия тогда уже взошла, Сергию доверился бы каждый человек на Руси, доверился и Фома. Больше двух недель ждали его ватажники, начали кручиниться о сгинувшем атамане, как он воротился, построжавший, и закатил до полуночи молебен у лесной часовни - в честь Москвы и князя Дмитрия. С тех пор примечали ватажники, что вблизи Москвы Фома не велит трогать даже обозов Орды, хотя под Москвой ватага появлялась не раз, и атаман исчезал на несколько дней. И ещё от крестьян доходила весть, будто брат Дмитрия князь Владимир Серпуховской однажды пригрозил своим боярам-вотчинникам: "Будете с мужика последнюю шкуру драть - ужо приглашу на ваши головы Фомку Хабычеева, а дружинникам не велю его трогать. Пусть вас поразорит и смердам вернёт - больше пользы государю". Говорят, угроза возымела действие: поменьше стали жаловаться князю смерды на притеснения тиунов. Как-то так получалось: Фому теперь все ловили, он же только смелел. И уже говорили о нём - Фома-де знает слово, он может проходить сквозь стены, исчезать под землю, даже летать по воздуху. Народ Фому любил, князья, слушая о "чудесах" Фомы, посмеивались - пусть позорит немножко строптивых бояр да толстопузых купцов - до княжеских хором никакому разбойнику не добраться. Только ордынцы ненавидели и боялись Фому. При его нападениях на их караваны случались кровопролития; молодцы у Фомы - один пятерых стоит. Не раз после погромов в Орду уходили вести, что Фома убит, и он исчезал на время, люди начинали верить, но происходило "чудо", и народ узнавал руку Фомы. Самое удивительное, что "чудеса" иной раз происходили одновременно в разных концах Руси, и вера в волшебство атамана росла. Весть о появлении Орды на Дону Фома получил раньше многих князей, это и привело его на край Рязанской земли, где он прослышал о ненавистном народу Бастрыке.

...Никейша под песню женщины опять всхрапнул, Фома толкнул его в бок и парень, очнувшись, заморгал. До чего ражий детина вымахал! Давно ли подобрали его на суздальской дороге заморенным, одичалым оборвышем, ушедшим из вымершей от болезни деревни? Пригрелся, привязался к атаману, сердце которого тосковало по детям. Пытался Фома учить его грамоте, нормальным человеком вырастить, но ученье не шло впрок. Вырос Никейша покладистым, справедливость любил, но понимал её так же, как его товарищи. Сегодня сыт, обут, одет - и ничего не надо. Завтра - Бог подаст. Что зверь лесной.

Женщина сложила горку сушняка на опушке, присела на пень отдохнуть. Фома видел её ещё нестарое, но измождённое, унылое лицо - лицо крестьянки, обременённой семьёй и непрестанной работой. Она развязала тёмный убрус, освободила сбившиеся волосы, достала из холщовой сумы деревянный гребень, стала расчёсывать их. Девочка подошла с веткой, примостилась у ног матери.

-Я малинку искала-искала... И орешки ещё - зелёные, а грибочков нет.

-Сухо, вот и нет, - женщина вздохнула. - За малинкой подале идти надоть. Кабы отпустил вчера Бастрык, поели б малинки.

-С молочком вку-усно, - протянула девочка, улыбнувшись. - Васютке я бы целую чашку дала, а себе только ложечку.

-Пойду вот, дочка, снопы вязать, зароблю вам и хлебушка, и молочка. Да ещё сулил Бастрык поставить меня коров доить - тётю Дуню ведь замуж отдают в другу деревню. При коровах-то, глядишь, посытнее нам будет, когда и парного кружечку выпрошу. Бастрык, он коли добрый, дак ничего быват. Кабы тятьку нашего не придавило, дак...

Женщина замолчала, уставясь на кучу сушняка, забылась с распущенными волосами. Девочка потянулась к холщовому мешку:

-Хлебушка...

Мать встрепенулась, достала тёмную краюху, отломив кусок, протянула дочери. Та разделила кусок пополам.

-Васютке оставлю, у него животик болит...

У Фомы дрогнуло сердце: вот они, трёхсотлетние старания православной церкви - этакая птаха делит скудный кусок пополам, помня о братике. Сама делит!.. Фома не переставал считать себя духовником.

-Ешь, дочка, Васютке я оставила. Видать, с лебеды у него и болит. Даст Бог, пошлёт меня Бастрык завтра на жатву, хоть пригоршню ржицы зароблю, свеженького испеку вам...