Поле сражения

Они подошли к управе, постучали ногами на крыльце, стряхивая с валенок снег, и Горлов рванул на себя закуржавелую в пазах дверь. В управе было чисто прибрано, топились печки, хотя командирам с морозу показалось, что и так тепло. Женщина лет пятидесяти кисло улыбнулась вошедшим, сказала: «Убираюсь вот», – и потупила цвета подсиненной воды глаза, покраснев так, будто её кипятком ошпарили.

– Ты чего, мать, кланяешься нам, как господам каким? – весело спросил Горлов. – Делай своё дело, а мы присядем вот тут и помаракуем немного.

– Я спросить хотела, платить-то мне будут али как?

– Платить? Вот это не знаю, мать. Насчёт платы ничего не знаю. Как уж местная власть решит.

– Так нету власти, – заметила женщина, – разогнали вы власть-ту. А платили они мне три рубли.

– Власть будет, – успокоил её Горлов, – советская власть, мамаша! Она в обиду трудового человека не даст.

– Тогды, значится, с Маркелом Семёновичем потолковать надо.

– Почему с Маркелом?

– Так он за Советы раньше был. Сурьёзный мужик. На фронте ему руку отбило. А моего совсем убили. Трое детишков осталось. Кормиться-то надо? Вы уж подскажите ему, чтобы не гнал меня, а то он возьмёт да из родни кого сюды затолкат. Тогда мине хоть пропадай.

– Зови-ка сюды этого Маркела! – сказал Горлов и, когда женщина вышла, пытливо-насмешливо уставился на Машарина. – Вот тебе и первая проблема, товарищ командир: как власть утверждать будем?

Машарин, высокий, стройный, как по заказу сделанный для командирской должности, прошёлся задумчиво по комнате, потрогал руками печку, сказал:

– В сводках контрразведки говорилось, что партизаны на севере вместо свергнутой власти назначали военно-революционные комитеты – ревкомы. Человек из трёх – пяти. Видимо, и нам так надо. Лучше всего подбирать из бывших совдеповцев, у них есть кое-какой опыт. Как думаешь?

– А чего думать? Раз везде так, то и мы мудрить не будем. Главное, чтобы не канителиться с этим.

Однако канителиться пришлось. Прослышав, что избирается новая власть, в управу набилось десятка три жителей, в основном стариков, и начали рядить, кому поручить «вожжи».

– Винокурова надо, – кричали одни, – он мужик умный, рассудительный и не голодранец какой.

– Чтобы всем посёлком батрачить на него? – кричали другие. – Маркела давай! Советы – власть бедняцкая!

– Граждане старики! – прервал шум Горлов. – Вы тут не совдеп избираете, это после будет, а временно исполнять обязанности будут люди, которых назначим мы. Вы тут много кричали, и мы кое-что поняли. Да и я прожил здесь целый год не зря. Товарищи, – он назвал три фамилии, – останутся, а остальные по домам!

Ревкомовцам приказали срочно собрать всех годных к воинской службе людей для пополнения отряда и организовать похороны погибших. Маркел Пуляев, низкорослый, похожий на рыжего шмеля мужик, избранный предревкома, медлительно и немногословно, будто даже неохотно принялся за исполнение обязанностей, но организатором оказался толковым, и не прошло двух часов, как вошедший партизан доложил, что новобранцы выстроены.

Командиры оделись и вышли. На улице по обеим сторонам дороги шеренгами стояли разномастно одетые поселковцы, вчерашние солдаты и милиционеры. Кто-то из бывших унтеров пронзительным голосом скомандовал «смирно», шеренги заколыхались, зашоркали обутками и, наконец, успокоились, как кто посчитал нужным. Горлов прошёлся из конца в конец, сделал вид, что не заметил далеко не идеального равнения новобранцев, а солдат похвалил за хорошую выправку.

– Рады стараться, ваше благородие! – дружно ответили солдаты.

Штатские хихикнули: благо-ородие!

– Верно, товарищи! – поддержал их Горлов. – Никаких благородий больше нет. Есть товарищ командир Придонского партизанского отряда, – он показал рукой на стоявшего у крыльца Машарина, – и есть начальник штаба, то есть я. И есть вы, наши товарищи и соратники, борцы за общее дело трудящихся. – Говорил Горлов тихо, как бы только с солдатами, но слышали его все.

Теперь уже Горлов подал команду «смирно» и доложил Машарину, что семьдесят три человека готовы влиться в ряды борцов за мировую революцию. Машарин выслушал его молча, без тени улыбки, потом шагнул вперёд и, отдавая честь строю, поздоровался:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здра-жела! Здрасте! Здорово! – вразнобой ответил строй.

– Здорово! – передразнил их кто-то из партизан, толпой стоявших невдалеке и с любопытством разглядывавших новеньких. – Ты бы ещё сказал «Христос с тобой!». Деревня!

Машарин строго взглянул на толпу, и балагур смешался. Наступила тишина. Семьдесят три пары глаз пытливо смотрели на командира, ожидая, что он скажет. Но говорить он не торопился. Стоял высокий, ладный, лицо холеное, холодное. Глаза, как две льдинки, внимательно ощупывают каждого, и каждому хочется под этим взглядом выпрямиться, стать чище, чем есть на самом деле.

– Кто не хочет идти с нами, два шага вперёд!