Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

Фантасмагории сна и видения относятся к «тонкой материи». Чрезвычайно изменчивые и непостоянные, они не подсвечиваются, как грубые объекты, извне, а светятся сами по себе. Более того, их логика не похожа на логику Аристотеля. Во сне, как мы все знаем, субъект и объект не отделены друг от друга – хотя сновидцу они кажутся таковыми, – но тождественны. Кроме того, два или более объектов не только могут, но и всегда занимают одно и то же место в одно и то же время. Иначе говоря, образы полисинтетичны и полисемантичны – и, добавлю, в обоих аспектах неисчерпаемы, если анализировать их с точки зрения бодрствующего сознания. Принцип этой области человеческого опыта прекрасно выражен термином Леви-Брюля «мистическая сопричастность» (participation mystique), который Юнг часто использовал в своих работах. На Востоке царства богов и демонов, небеса, чистилища и преисподние относятся именно к этой области. Они суть макрокосмический аналог микрокосмических образов сновидения. Но поскольку на этом уровне мы не встречаем того четкого различия между А и не-А, которое свойственно области бодрствующего сознания, микро– и макрокосм не столь различны, как кажется, и все боги, следовательно, все силы небес и ада, находятся внутри нас.

Отсылки религиозного искусства на Востоке – в отличие от Запада – почти всегда обращены не к феноменологии бодрствующего сознания, а к феноменологии сна, поэтому открытия современной науки не так сильно беспокоят индуизм и буддизм, как христианство и иудаизм, в рамках которых все символы изучаются и читаются как знаки. Тем не менее даже на Востоке считается, что существует реальное и необходимое соответствие между феноменологией сновидческого и бодрствующего сознания. Микро– и макрокосм, которые во сне могут переживаться как тождественные, в бодрствующем состоянии должны осознаваться как anurūpam, «по образу и подобию друг друга»¹⁰. На самом деле, я уверен, что можно смело утверждать, что везде, где система мифологических символов жива и действует в полную силу, она связывает в единый, цельный строй все явления как телесной – «непосредственно очевидной» (pratyakṣa) – сферы бодрствующего сознания, так и духовно-метафизической, оккультной, умопостигаемой (parokṣa) сферы сна. Следовательно, неразличение знака и символа, факта и фантазии характерно для всего диапазона (как пространственного, так и временного) архаических культур, и мы вполне можем считать, что одним из главных философских последствий кризиса, представленного решающей датой 1492 года, было разрушение этого туманного мифологического устройства. Была прочерчена четкая межа между миром сна и бодрствования, при этом последний был утвержден в качестве первостепенного. Мы называем это научной революцией, и она все еще продолжается. Во многом все это равносильно созданию нового мира или, если использовать мифологический образ, разделению неба и земли.

Мифические космологии, как теперь следует признать, не соответствуют миру грубых фактов, а являются функциями мечты и видения; и поэтому смыслов (если таковые имеются), выраженных явно или подразумеваемых в пропозициях богословов и метафизиков, не следует искать на другом конце микроскопа или телескопа. Они не поддаются проверке с помощью какой-либо науки о физических явлениях, а относятся скорее к науке о душе – и здесь, как мы знаем, уже достигнут значительный прогресс в реконструкции нашего понимания некоторых понятий.

Действительно, для кого-то эти древние предания, истолкованные теперь не космологически, а психологически, как бы вернули старым религиям их прежнее место в центре и за горизонтом сферы человеческого духа, как представляющие не просто преходящую фазу в истории эволюции сознания, а постоянное духовное наследие, символизирующее саму структуру психики. Успение Богородицы и Вознесение ее Божественного Сына (который был и навсегда остался истинным Богом и истинным Человеком) теперь могут быть истолкованы таким образом, за который всего три столетия назад нас сожгли бы на костре; и на волне этой удачной ереси (O felix culpa!) корабль «Града Божьего» поднимается со скал и решительно движется вперед.