Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

Символ – и здесь я хочу предложить определение – это нечто, что вызывает и направляет энергию. Когда ему придается значение, телесное или духовное, он служит для привлечения энергии к себе, и это можно сравнить с засечкой стрелы на тетиве и натяжением лука. Когда, однако, все значения изымаются, символ служит для разъединения, и энергия отбрасывается к своему собственному концу, который не может быть определен в терминах частей лука. «Нет ни рая, ни ада, ни даже освобождения, – читаем мы в одном из текстов, прославляющих йогический восторг, – в йогическом видении вообще ничего нет»⁸⁶.

Невозможно сказать, когда этот абсолютный отказ от всего, что может предложить Вселенная, бог или человек, впервые начал очаровывать индийский ум, но уже в период цивилизации долины Инда, между 2500 и 1500 гг. до н. э., мы находим фигуру трехликого божественного существа, сидящего в позе йога в окружении животных (рис. 14). И было высказано предположение, что это, должно быть, ранняя форма Шивы в роли Пашупати, повелителя животных, который является архетипом обитающего в лесу йога, вымазанного пеплом в знак его смерти для мира и носящего живых змей на браслетах в знак его выхода за пределы змеи, окутывающей мир. В то время как другие связаны ею, он носит ее просто как украшение – или сбрасывает ее по своему желанию. Идеал, по-видимому, пришел в Индию почти так же давно, как и сама мандала, и на ранних стадиях был настолько безжалостным, что целью йогина была физическая смерть, которая должна была наступить именно в тот момент, когда в сердце полностью исчезнут всякий страх и надежда. В этот момент абсолютного успокоения ума титан, в устойчиво-гармоничной позе, известной как поза отрешения от тела, освобождается от него, а вместе с ним – и от всей мандалы со всеми ее царями-жрецами, небесами и аидами, добродетелями и пороками, дьяволами и богами.

Рис. 14. Повелитель животных. Цивилизация долины Инда, около 2000 г. до н. э.

Что-то от этой идеологии можно прочувствовать у философов-стоиков Античности, а на Ближнем Востоке – в различных гностических и апокалиптических движениях времен Христа. На самом деле, в словах и делах самого Христа слишком много духа этого же презрения к миру, чтобы мы могли подумать, что его не коснулся титанизм такого рода. «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов» – это, разумеется, точное резюме типичного взгляда йога на мир. «Продай имение твое… и следуй за мной» – первое требование, предъявляемое гуру к страждущему освобождения. Но есть качество, по крайней мере в легенде о Христе, которое, кажется, подразумевает нечто смиренное по сравнению с высокомерием титана. И это подводит нас к следующей трансформации титана в области земледельческих цивилизаций.

В период ранних Упанишад, в VIII и VII вв. до н. э., некоторым индийским титанам стало казаться, что то, что искали их собратья в затворничестве, можно найти повсюду; что внутренний центр абсолютного покоя, которого лесные йоги достигали с помощью удаляясь от мира, фактически населяет мир как основу его бытия. Тишину можно услышать, звучащую даже сквозь звуки АУМ и внутри них. Следовательно, требуется изменение точки зрения, и бегством этого не достичь. Бегство подразумевает признание двух различных состояний – состояния рабства и состояния освобождения. Однако йог должен осознать, что все различия, какие бы они ни были, – даже это, которое очень нравится йогам, – относятся к той сфере рациональной логики, где А – это не не-А. На мир, богов, человека и все сущее нужно только взглянуть новыми глазами – но смотреть на них, а не избегать.

Этот Атман, скрытый во всех существах, не проявляется,

Но острым и тонким рассудком его видят проницательные…

<…>

Как единый огонь, проникнув в мир, уподобляется каждому образу,

Так же и единый Атман во всех существах уподобляется каждому образу, [оставаясь] вне [их]…

<…>

Единый властитель, Атман во всех существах, что умножает одно семя —

[Лишь] тем мудрецам, которые видят его в самих себе, [суждено] вечное блаженство, и не иным⁸⁷.