В течение, как казалось, неимоверно долгого времени я смотрел, не зная и даже не желая знать, с чем я столкнулся. В любое другое время я увидел бы стул с чередующимися полосами света и тени. Сегодня же объект поглотил концепт. Я был настолько погружен в созерцание, настолько поражен тем, что вижу на самом деле, что не мог знать ни о чем ином. Садовая мебель, планки, солнечный свет и тени – это были не более, чем названия или понятия, чистая вербализация для утилитарных и научных целей уже после совершения события. Событием же был этот непрерывный ряд лазурных топок, разделенных бездонными пропастями горечавки. Оно вызывало невыразимое удивление – удивление, почти граничащее с ужасом. И внезапно я уловил намек на то, что значит быть сумасшедшим90.
Именно таким образом, я полагаю, Кашьяпа увидел лотос в руке Будды – хотя и без эмоционального воздействия. Это не было отсылкой к какому-либо учению, связанному с образом лотоса, или выражением характера, настроения, сентиментов или эмоций Будды. Это также не было отсылкой к собственно растению. Это был просто тот самый лотос: mysterium tremendum – как и все мы. Но все мы защищены друг от друга нашими энграммами тех космических систем, которым нас учили и к которым наш разум немедленно отсылает данные органов чувств. Следуя этим отсылкам, мы позволяем концепции поглотить восприятие и таким образом обращаем процесс откровения вспять, отгораживая себя таким образом от опыта. И все же каждая вещь, каждый человек, все вокруг нас, все время, каждый настаивает на том, что он является тем, чем он является, и ничем иным, и изо всех сил стремится обеспечить переживание самого себя.
Некоторым умам требуется мескалин, чтобы разрушить свою систему отсылок; другие могут быть подавлены гипнотизирующим боем барабана или ритмической организацией произведения искусства. (Например, кто из нас когда-нибудь по-настоящему рассматривал старую пару ботинок, пока их не показал нам Ван Гог?) Определенные религиозные упражнения, включающие повторение бессмысленных или почти бессмысленных слогов, созерцание какого-либо рисунка или изображения или длительное размышление над метафизическими загадками до тех пор, пока разум не сломается, могут иметь целью аналогичный результат: усыпить, загипнотизировать или растворить загруженный мозг и высвободить чувства. Явления сновидений обычно производят на нас более сильное впечатление, чем явления бодрствующей жизни просто потому, что во сне мозг не застигнут врасплох. Если бы его можно было застать врасплох, когда мы бодрствуем, этот «непосредственно очевидный» (pratyakṣa) мир, лишенный своего лака смысла, засиял бы сам по себе. Тогда наш опыт был бы paramārtha pratyakṣa, «высочайшим образом перед глазами».