Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

Итак, теперь, применительно к нашей проблеме символа, мы можем сказать, что символ, как и все остальное, имеет двойной аспект. Следовательно, мы должны различать «смысл» и «значение» символа. Мне кажется совершенно очевидным, что все великие и малые символические системы прошлого функционировали одновременно на трех уровнях: телесном (бодрствующего сознания), духовном (сновидения) и (невыразимом) абсолютно непознаваемого. Термин «значение» может относиться только к первым двум: но сегодня они находятся в ведомстве науки, которая, как мы уже говорили, занимается не символами, а знаками. Невыразимое, абсолютно непознаваемое можно только ощутить, причем вовсе не обязательно в сфере религиозного культа. Годится для этого и искусство, которое является не просто «выражением» и даже не в первую очередь (как предполагали проф. Карнап и другие логические позитивисты), а поиском и формулированием вызывающих переживания, пробуждающих энергию образов: результатом того, что сэр Герберт Рид метко назвал «чувственное восприятие бытия».

Я больше не буду останавливаться на этом. Я думаю, что уже вполне ясно, что здесь прослеживается определенная взаимосвязь между мужеством палеолитического охотника в его индивидуализме и его готовностью встретить незащищенным духовный опыт. Лично я – хотя и не хочу заострять на этом внимание – верю в то, что существует точная взаимосвязь между масштабом психики и количеством непосредственного опыта, который человек способен поддерживать и усваивать, и что сформированная мандалой психика незавершенного человека из земледельческого общества попросту не приспособлена к восприятию полного воздействия какой бы то ни было мистерии. Олдос Хаксли отметил, что то, что он увидел, когда в кои-то веки действительно увидел что-то, было «чудесно почти до ужаса», так что внезапно у него появилось представление о том, каково это – быть сумасшедшим. Безумцы – это те, кто, разорвав контакт с модусом смысла, с интегрирующим компонентом мыслящего сознания, не могут снова восстановить его, тогда как великий художник, подобно шаману, подобно парамахамсе, «высшему дикому гусю» титанического йогического полета, уносится в далекие миры, но потом возвращается.

Итак, мое второе предположение таково: сегодня, когда сама мандала, вся структура смысла, к которой общество и его хранители хотели бы привязать нас, распадается, то, что требуется от всех нас, как духовно, так и телесно, – это гораздо больше бесстрашной самодостаточности нашего шаманского наследия, чем робкое благочестие неолита, управляемого жрецами. Те из нас, кто никогда не осмеливался быть титанами, а всего лишь послушными детьми, максимально преданно выполняющими приказы Зевса, Яхве или государства, теперь обнаруживают, что сами приказы находятся в несколько изменчивом состоянии. Ибо круг был разорван. И мы плывем по морю, более обширному, чем колумбово. Положения науки, которые разрушили мандалу и к которым нас отсылают за нравственностью, знаниями и мудростью, не претендуют на истинность в каком-либо окончательном смысле, не претендуют на непогрешимость или даже долговечность, а являются всего лишь рабочими гипотезами, существующими сегодня и исчезающими завтра. Нет ни птицы-путеводителя, ни выхода на сушу, ни «Эспаньолы», которые вскоре не растворились бы в дальнейших открытиях внешнего и внутреннего пространства.

О вы, которые в челне зыбучем,
Желая слушать, плыли по волнам
Вослед за кораблем моим певучим,
Поворотите к вашим берегам!
Не доверяйтесь водному простору!
Как бы, отстав, не потеряться вам!
Здесь не бывал никто по эту пору:
Минерва веет, правит Аполлон,
Медведиц – Музы указуют взору…⁹¹

Впрочем, сам Данте, благодаря ряду богословских утверждений, благополучно достиг цели своего путешествия: Эмпиреев, Реки Света и Небесной Розы за пределами сферы Неподвижных звезд. И там, как он заявляет, он нашел последний образ, и в этом высоком видении его желание и его воля разрешились, подобно колесу, которое крутится равномерно, под действие любви, что движет Солнце и светила⁹².

Однако наш сегодняшний круг – это скорее тот, который два столетия спустя прозрел гений Николая Кузанского, чья окружность нигде, а центр везде: круг бесконечного радиуса, который также является прямой линией. Или, если сформулировать принцип другими словами: наше значение – это теперь значение, которое не является значением, ибо невозможно установить какую-либо фиксированную точку отсчета. И чтобы поддерживать такую временну_́ю ситуацию, каждый должен открыть в себе титана – без страха перед открытым миром.