Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

Такой порядок опыта был описан для нас дзэнскими мастерами Китая и Японии в терминах, которые могут показаться немного странными и загадочными, как «учение о не-уме». Однако я полагаю, что если выразить это в терминах, более подходящих для нашей традиции, то этот опыт будет признан тем, который мы сами иногда испытывали. В самых простых терминах, я думаю, мы могли бы сказать, что, когда ситуация или явление вызывают в нас чувство существования (вместо некоторой ссылки на возможность уверенности в смысле), мы имеем опыт такого рода. Вызванное чувство существования может быть неглубоким или глубоким, более или менее интенсивным, в зависимости от нашей способности или готовности; но даже кратковременное потрясение (скажем, мы увидели луну над городскими крышами или ночью услышали резкий крик птицы) может дать опыт порядка не-ума, то есть поэтического порядка, порядка искусства. Когда это происходит, пробуждается наша реальность вне значения (или, возможно, лучше: мы пробуждаемся к нашей собственной реальности вне значения) и мы испытываем нечто, что не является ни мыслью, ни чувством, но внутренним воздействием. Феномен, отключившись от космических отсылок, отключился от самого себя по хорошо известному в магии принципу, по которому подобное вызывает подобное. По сути, и магия искусства, и искусство магии проистекают из опыта такого порядка и обращены к нему. Отсюда сила бессмысленных слогов, метафизических мудрствований, лирической поэзии и толкований искусства. Они действуют наглядно, а не отсылочно; как бой барабана шамана, а не как формула Эйнштейна. Еще мгновение, и мы классифицируем опыт и, возможно, испытаем по этому поводу выразительные мысли и поддающиеся описанию чувства – мысли и чувства, которые являются общественным достоянием, и они будут либо сентиментальными, либо глубокими в зависимости от нашего образования. Мы на мгновение ощутили смысл существования: мгновение безоценочной, беспрепятственной, лирической жизни, необходимой как для мысли, так и для чувства; такой, который никогда не может быть передан с помощью эмпирически проверяемых предложений, а только предложен искусством.

И теперь, я думаю, я готов сформулировать два или три заключительных предположения.

Во-первых, поскольку то, что мы сейчас рассматриваем, является опытом не относительно неизвестного, а абсолютно непознаваемого, речь не может идти о знании в обычном западном понимании этого термина. Правда, санскритские термины bodhi, vidyā и prajna, относящиеся к этому диапазону опыта, обычно переводятся такими словами, как «знание», «высшее знание», «озарение», «просветление» или «мудрость»; но история этих слов в нашей традиции не позволяет им нести то значение, которое они имеют. Согласно восточному обычаю, все, к чему относятся эти наши слова, должно быть известно как a-vidyṣ, не-знание, отсутствие просветления, невежество, глупость, заблуждение. Давайте примем это предположение и признаем, что искусство, метафизика, магические фокусы и мистическая религия – это не познание чего-либо, не Истина, не Добро, не Красота, а вызывание чувства абсолютно непознаваемого. Наука, с другой стороны, позаботится о том, что можно познать.

Таким образом, искусство и наука (и здесь, в согласии с уже цитированным утверждением проф. Рудольфа Карнапа, я включаю в термин «искусство» весь лексикон метафизики и религии), искусство и наука образуют систему парных аспектов. Функция искусства – дать ощущение существования, а не гарантию какого-то смысла: так что те, кто требует гарантии смысла или кто чувствует неуверенность в себе и тревогу, когда узнает, что система смысла, которая поддерживала бы их в жизни, была разрушена, несомненно, те, кто еще не пережил глубоко, постоянно или достаточно убедительно то ощущение существования – спонтанного и добровольного возникновения, – которое является первой и глубочайшей характеристикой бытия, и пробудить которое – удел искусства.

В чем, спрашивается, смысл цветка? И, не имея смысла, должен ли цветок, в таком случае, не быть?