Полет к солнцу (СИ)

Мощеные булыжником улочки, застроенные островерхими домиками, в сущности, немногим отличались от улиц в Насыпном Нагорье, разве что не горбились так причудливо, а тянулись ровно и чинно. Даже лица, как ему показалось, знакомые: молочница спорит с почтальоном, низенькая женщина средних лет, полноватая и некрасивая, идет из булочной, девчонка в вылинявшем платье играет с подругой в «Раз, два — пряжку застегни»… На углу переулка, ведущего в церковь, беседовали два джентльмена очень почтенного вида.

— Но вы появитесь здесь хотя бы на Рождество, мистер Поттер? — спрашивал первый, седоусый, высохший и смуглый, точно финик.

— Навряд ли, — важно отвечал другой, поплотнее, в крупных очках. — Дональду надо готовиться к школе. От деревенской атмосферы он опять разболтается. В Лондоне еще кое-как удается с ним сладить.

— Что и говорить, бедовый у вас мальчишка, — усмехнулся усач.

Альбус уже миновал их, когда кое-что в разговоре заставило его застыть.

— Вы читали «Ежедневный Пророк»? Процесс над Персивалем Дамблдором начался.

— Да? — хмыкнул плотный (Альбус обернулся и точно это увидел). — Что ж, надеюсь, Поцелуй ему обеспечен. Проклятый детоубийца.

— А ведь у него у самого, кажется, дети — двое или трое… Как он только мог?

— Ну, надеюсь, его щенков не примут в Хогвартс, — плотный с досадой махнул рукой. — А хотя от Блэка всего можно ожидать. Пожалуй, еще окажутся у него в любимчиках. А как же! Сыновья убийцы магглов!

— Говорят, он запрещает учителям ставить магглорожденным ученикам отличные оценки, — зашептал усатый. — А став директором, первым делом заменил всех магглорожденных среди преподавателей.

— Блэк, что с него возьмешь, — плотный пожал плечами. — Они все такие. Сестрица этого Финеаса Найджелуса рубит головы домашним эльфам и вешает на стену — так, для забавы. Но, знаете, эльфы — эльфами, а все-таки и Блэки не опускались до того, чтобы просто так убивать детей магглов. Чем хоть оправдывается?

— А ничем. Захотелось, говорит, вот и убил.

— Захотелось… Да для него, пожалуй, Поцелуя будет маловато…

Сжимая кулаки, Альбус кинулся бежать по дороге. Ярость и боль за отца переполняли до такой степени, что, казалось, сейчас или начнется землетрясение, или он взорвется сам — так, обжигая, кипело все внутри. Лишь у кладбищенской ограды мальчик смог остановиться — и с удивлением обнаружил, что его мокрые щеки разъедает соль. Некоторое время он тер виски, пытаясь примирить в мыслях образ отца и фигуру дементора, какого он видел на картинках в старых учебниках по ЗоТИ, какие разрешала брать мама. Остро захотелось прилететь к отцу, прижаться к нему, защитить от всего, спрятать где-нибудь… Но это было невозможно. Как Альбус ни ненавидел это слово, сейчас, увы, оно соответствовало положению дел. Глубоко втягивая воздух, чтобы успокоиться, Альбус перелез через ограду и стал бродить среди могил, выискивая нужную.

Он обошел, кажется, полкладбища; потянуло холодом, стало смеркаться. Следовало, пожалуй, вернуться домой, но Альбус был слишком упрям, чтобы бросить дело, ради которого рискнул выбраться из дома. Он продолжал искать — и нашел.

Старая, кое-где растрескавшаяся плита по краям поросла травой и мхом. Но посреди нее все еще ясно можно было разобрать: «Игнотус Певерелл. 12 июля 1214 — 18 мая 1291». «Вот когда за ним пришла смерть, — усмехнулся Альбус. — Восемнадцатого мая… Весной. Какая гадость — умирать весной! Хотя, если подумать, умирать вообще никогда не хочется. Ну-ка, а это что, внизу?» Под датами жизни Игнотуса Певерелла был вычерчен странный знак: треугольник, в нем — круг, и линия, разделявшая фигуры пополам. Кому только пришло в голову рисовать всякие бессмысленные значки на надгробии? «А если не бессмысленные? Если Игнотус хотел что-то сказать своим потомкам, и они, увидев этот знак, все поняли? Но что это могло значить?» некоторое время, сидя на корточках и закусив пальцы, Альбус раздумывал над этим, но мысли как-то не складывались, а между тем почти совершенно стемнело. Опасаясь, как бы мать не явилась в гостиницу раньше него, мальчик поспешил назад.

Все произошло, как он и опасался: мать встретила его у порога. На сей раз не сказала ни слова: молча схватила за волосы, надавила на голову, заставляя наклониться, и огрела веником — еще, и еще, и еще раз. Вдруг удары прекратились; скосив глаза, Альбус увидел, как руку матери перехватила Джеральдина, только что пришедшая с улицы.

— Не надо, миссис Дамблдор! Мальчик просто не мог сидеть взаперти, ведь я уже говорила вам!

— Что ты ей говорила, дура ты набитая? — крикнула миссис Скримджер, перетиравшая посуду. — Своих заимей сначала, а потом других учи! Да кто на тебя, дуру такую, позарится? А ну ступай на кухню! А ты, Кендра, задай ему хорошенько, чтоб знал!

Пьяный краснорожий бугай в углу расхохотался. Альбус вспыхнул со стыда и злости: как же он опять позволил себе попасться! Мать снова принялась бить его.

— Аберфорт говорит, ты улизнул, как только я ушла. Да еще заставил его убраться из комнаты… Гаденыш…