Полет в неизвестность

Фон Браухич молча склонил голову и тут же попросил всех присутствовавших представить свои письменные соображения по поводу плана-графика проведения польской кампании.

В середине апреля Мильх предложил Герингу организовать выставку современных образцов боевой авиационной техники. Геринг согласился и тут же об этом доложил фюреру, который с энтузиазмом встретил идею и в свою очередь поручил Герингу вначале ознакомить с выставкой итальянского наследника, который в июне должен был прибыть в Берлин. Фюрер дал мне задание слетать в Италию, забрать наследного принца с делегацией и доставить его в Берлин. Что мною и было сделано. На борт «Кондора» и двух Ju-52 мы взяли принца Умберто с супругой и небольшую группу итальянских генералов и офицеров, главным образом военных летчиков.

Через трое суток фюрер велел мне доставить его и ее высочеств обратно. Мы вылетели из Берлина в чудесную погоду и после комфортного перелета сели в миланском аэропорту Тальедо. Принц и принцесса горячо благодарили меня за замечательный полет, а принц обещал подарить свой фотопортрет. Недели через две обещанный портрет доставили мне из итальянского посольства с автографом принца.

Военно-воздушная выставка состоялась в Рехлине, а 3 июля Геринг с Мильхом организовали специальный показ техники для фюрера. Выставленное вооружение, вне всяких сомнений, представляло собой самое передовое в мире. Были продемонстрированы истребители Ме-109 и Не-100, первый в мире истребитель-перехватчик с ракетным двигателем Не-176, бомбардировщик Не-111, взлетавший с помощью ракетных ускорителей. Геринг с Мильхом светились счастьем от произведенного на фюрера впечатления. Между тем у меня создалось впечатление, что фюрер сделал неверные выводы о боевой готовности люфтваффе. Он неоднократно с восторгом говорил мне:

— Вот, гляди, Баур, все это нам удалось сделать за каких-то шесть лет. У нас лучшая боевая авиация в мире! Геринг не обманул, люфтваффе готовы к войне с Польшей.

Как же он ошибался! Как ловко Геринг с Мильхом и Удетом сумели обвести его вокруг пальца! Он поймет это только через три года.

Тем временем война неумолимо приближалась. В рейхсканцелярии чувствовалась суета, по коридорам то и дело сновали офицеры-курьеры с документами из штабов видов вооруженных сил, сплошной чередой шли совещания с генералами и адмиралами, дипломатами и промышленниками. Я интуитивно понимал, что закончился самый счастливый этап моей жизни, жизни мирной и комфортной. Любая война — неизведанная пропасть. Многие заранее стали к ней готовиться. Геринг, например, всю свою родню, служившую в вермахте, перевел в люфтваффе и отправил служить подальше от Польши. Но я не мог просто так вот прийти к фюреру и попросить его не посылать моего брата Франца на польский фронт. Я был солдат, и фюрер это особо ценил.

Глава 42

После встречи с молодым подполковником из военной контрразведки Баур внутренне ожил, держался бодрее, был уверен: русский офицер чем-то поможет, что-то должно измениться к лучшему. Через несколько дней и вправду последовали изменения. В тюремном лазарете его осмотрели военные хирурги, солидные люди, два полковника и генерал, долго разглядывали и ощупывали культю, долго совещались без Баура. Затем один из полковников, профессор военно-медицинской академии из Ленинграда, по-немецки огласил вердикт:

— Операцию вам, Баур, делали профессионалы, сделали вполне удачно. Зря вы распускаете слухи среди военнопленных, что в госпитале не было никаких хирургических инструментов и медикаментов, что резали чуть ли не грязным перочинным ножом.

Баур, действительно говоривший об этом в камере, весь побагровел от стыда, но, будучи человеком упрямым и честолюбивым, попытался все же отрицать:

— Но это не так, господин полковник…

— Прекратите, Баур, все так. Все именно так. Так вот, операция прошла вполне удачно, иначе процесс затягивания раны пошел бы совсем не так быстро. Мы назначили вам двухмесячный курс интенсивной терапии в амбулаторных условиях, а затем, после нового обследования, направим вас в госпиталь.

Курс терапии начался немедленно. Антибиотики и витамины, ежедневные обработки растворами и мазями с перевязками, тридцать грамм сливочного масла с белым хлебом, съедавшиеся в лазарете, делали свое дело. Баур уже через неделю чувствовал себя гораздо лучше.

«Русский контрразведчик не обманул. Теперь надо добиться разрешения на переписку, — думал Баур. — Нужно расширить образовавшуюся брешь в русской обороне». И он тут же написал очередное письмо начальнику Бутырки с требованием разрешить ему переписку с родственниками.

Но он плохо знал людей из НКГБ и НКВД, эти умели и держать оборону, и наступать. Доставленный на очередной допрос, Баур сразу определил, что майор Зотов не в настроении. Майор перешел в атаку: