— Вы что же, Баур, совсем обнаглели?! У кого вздумали требовать, у советской власти? У власти, которая в пух и прах разгромила вашу поганую фашистскую Германию? — Баур открыл было рот, но майор гаркнул: — Молчать, когда говорит советский офицер! Переписку ему подавай! Уже написал одно письмо, нарушая правила, передал его втайне. Да тебя, фашиста недобитого, за одно это надо было расстрелять!
«Интересно, — соображал Баур, — а ответ пришел? Видимо, пришел, по всем срокам должен был прийти. Но от них не добиться».
Разгневанный Зотов продолжал:
— Все, цацканья с тобой прекращаются, допросы будут продолжаться в интенсивном режиме. Сейчас с тобой поговорит полковник госбезопасности.
Зотов быстро собрал бумаги в портфель, открыл дверь камеры, впустив конвоира, сам удалился, а через минут пять в камеру вошел полковник. Был он среднего роста, плотный, с аккуратной стрижкой густых иссиня-черных волос, южными чертами загорелого или с врожденной темной пигментацией лица, нос с горбинкой. Острым, словно лезвие бритвы, взглядом чуть прищуренных карих глаз окинул Баура.
— Я полковник Мартиросов. Времени у вас много, Баур, пора писать мемуары. — Он ухмыльнулся кончиками губ, но глаза оставались колючими, недоброжелательными. — Каждый день писать будете, от сотворения мира, — он вновь попытался ухмыльнуться, — вашего мира, Баур, вашего, то есть от вашего рождения до 2 мая 1945 года. Подробно, год за годом. Особенно подробно о времени, когда вы стали работать на Гитлера. Подробно, в деталях, о событиях, людях, разговорах, мыслях, обещаниях, эмоциях, быте, кухне, одежде… О Гитлере, Еве Браун, Геббельсе, Геринге, Гиммлере, Гессе, других высокопоставленных нацистах, генералах и адмиралах, руководителях СС и РСХА, министрах, гауляйтерах, командовании авиацией. Подробно обо всем и всех. Вам понятно, Баур?
— Так точно, господин полковник.
— Отлично. А чтобы проверить ваши эпистолярные способности, поначалу напишите собственноручные показания о своей жизни и карьере. Через неделю жду первый результат. Желаю вам удачи и советую писать правдиво.
В камеру Баур возвращался, как ни странно, в приподнятом настроении. «Во-первых, — считал он, — началось лечение, во-вторых, хоть каким-то полезным делом займусь. Посмотрим, может быть, через этого ястребинолицего полковника добьюсь права переписки».
На столе в камере для него уже были приготовлены стопка чистых листов бумаги, металлическая чернильница, ручка и набор новеньких анодированных перьев. Баур поведал соседям по камере о майоре Зотове, полковнике Мартиросове. После ужина, как уже завелось, он ложился на койку и рассказывал соседям о своей жизни и службе, о фюрере, его стойкости, уме, порядочности и очаровании.
Утром майор госбезопасности Зотов читал свежее донесение агента Вернера.