Полет в неизвестность

В шесть утра Савельев прошелся по территории вверенному ему гарнизона и остался довольным. По периметру за ночь оборудовали пулеметные гнезда. Минометчики укрылись под брезентовыми навесами, разместив рядом ящики с минами. Неподалеку от двух ворот тоже под брезентом стояли бронетранспортеры. Оказалось, майор Снигирев еще в пять утра, выспавшийся, побритый, в выглаженном кителе, вместе с командирами подразделений прошерстил весь гарнизон, сделав последние замечания. «Пусть только сунутся», — неизвестно в чей адрес буркнул он, возвращаясь в штаб.

Ровно в семь колонна выехала по направлению к Нордхаузену. Всегда бодрый, веселый и говорливый доктор Бааде, усевшийся поудобнее на заднее сиденье «хорьха», сразу уснул. Старшина Кулешов, довольный таким обстоятельством, стал докладывать командиру последние новости их маленького гарнизона, перемежая их сплетнями, анекдотами и информацией солдатского сарафанного радио. Немецкая осень, окрашенная в мягкие красные тона, не предвещала ничего неожиданного.

Глава 44

Утром 15 августа 1939 года мне позвонил Шауб и передал приказ фюрера немедленно прибыть в Оберзальцберг, в резиденцию фюрера Бергхоф. Стояла чудесная погода, и я решил отправиться на своем «мерседесе», задумав заодно по пути накупить подарков Марии, маме, Инге и сестрам. Прибыв к фюреру, я получил странный приказ: 21 августа вылететь в Москву с рейхсминистром иностранных дел Риббентропом, рядом чиновников его министерства и высшими офицерами командований сухопутных войск, люфтваффе и военно-морских сил, всего с тридцатью пятью пассажирами. Половина офицеров, как я потом узнал, были из абвера, то есть людьми адмирала Канариса.

Спускаясь по ступенькам к автомобильной стоянке, я был остановлен звонким женским голосом:

— Здравствуйте, господин Баур! Вы уже нас покидаете?

Я увидел идущую ему навстречу Еву Браун в легком платье без рукавов, босоножках, с корзинкой малины. Чуть растрепанные волосы, бархатная загорелая кожа, весело искрящиеся глаза делали эту в целом простую молодую женщину весьма привлекательной. Я остановился и поцеловал протянутую руку, пахнувшую малиной.

— Ну куда вы так быстро уходите, Ганс? Я надеялась с вами выпить кофе, поболтать, поспрашивать о семейной жизни, о Марии. Как она? Как малышка?

— Все отлично, фрейлейн Ева, все в полном порядке. — Я стремился побыстрее избавиться от нее, зная наперед, кто-нибудь из офицеров охраны обязательно растреплется, что я мило щебетал с Браун. Ни фюреру, ни Марии это не понравится. — Вы восхитительно выглядите! Но я крайне спешу выполнять задание фюрера. Всего вам доброго.

Браун сделала притворную недовольную мину и помахала мне рукой.

Вскоре я уже был дома, вручил подарки моим женщинам, пообедал, поносил на руках крохотную дочку и через два часа мчался в Берлин по Мюнхенскому шоссе.

Во второй половине дня 21 августа три четырехмоторные машины «Фокке-Вульф Кондор» моей эскадрильи, имея на борту рейхсминистра Риббентропа и сопровождающих его лиц, среди которых оказался Генрих Хофман, личный фотограф фюрера и мой старый друг, взлетели с небольшого аэродрома Райхенхаль-Айнринг и взяли курс на Кенигсберг. Одной из машин управлял я, вторым пилотом был мой верный помощник — штурмбаннфюрер СС и майор полиции Бетц. Вскоре мы приземлились в Кенигсберге, где переночевали. Утром в аэропорту молодой штурмбаннфюрер СС, личный представитель начальника РСХА Гейдриха, вручил мне секретный пакет с путевым листом и картой полета, согласованной с властями СССР. Лететь пришлось, огибая Польшу, через Литву, Латвию, Великие Луки и Тверь. Полет до Москвы занял четыре с четвертью часа.

На аэродроме Риббентропа встречали улыбавшийся народный комиссар иностранных дел СССР Молотов, ряд советских военачальников, германский посол граф фон Шуленбург[50]. Рейхсминистр с Молотовым под звуки военного оркестра обошли строй почетного караула, затем вереница лимузинов увезла всех прибывших и встречавших в Москву.

Экипажи самолетов вместе со мной остались на аэродроме, осмотрели машины, прибрали салоны и решили перекусить. Продуктов оказалось в таком достатке (благо об этом позаботились в Кенигсберге), что остались две полные корзины колбас, ветчины, пирожных, шоколада. Я велел все это передать помогавшим нам советским механикам, но они вежливо отказались, тихо сказав о строгом запрете принимать подарки от немцев. Когда машины были загнаны в ангары, мы оставили корзины на полу, а утром обнаружили их пустыми.