Полеты на Марс и наяву, или Писатель-функционал

– Целый год и плюс ещё три раза по десять дней, – услужливо вякнул «Жизненный советчик».

– Ваня, я тебя люблю, а ты правда в космосе? – орала в трубку Геновна.

Мужчина облокотился о спинку стула:

– Приехали.

– Ваня, Ваня, а вы на какой планете?

– На Марсе, – досадливо ляпнул писатель.

Мужчине вдруг стало жаль бабу, ожидающую замужества с ним бог знает сколько лет, но он не нашел ничего другого, как зачем-то её обнадежить:

– Ты жди, Свет, и я вернусь.

Та заплакала:

– Я и так тебя жду бог знает сколько лет!

«Зачем, зачем я её не отпустил, не послал нахрен?» – подумал престарелый жених и мужественно, безапелляционно (как ему показалось) положил трубку.

Его мозг настолько перевозбудился нежданным звонком, что писатель Водкин-Безделкин не смог писать. Посидев над пустым раскрытым документом полчаса, он досадливо встал, захлопнул крышку ноутбука, и как под гипнозом, вышел на улицу. Он откопал таз с холодцов и понес его на кухню. Там он взял большой нож и разрезал студень на куски. Куски разложил по пакетам и уже в таком виде смог разместить его внутри холодильника. Он делал это с таким сосредоточием в мозгах, как будто распределяет души умерших в теле бога.

Обедать Водкину пришлось конечно же холодцом, а запивать его коньяком из старых запасов, да повторять одну и ту же фразу всяких эмоций:

– Хорош стервец холодец.

А холодец слушал, слушал, потом не выдержал и сказал:

– Окромя домостроя ничего хорошего в жизни нету!

– Чего так? – ойкнул Петевич от неожиданности.

– А ты сам посуди: мужик, он для чего в хозяйстве нужон?

– Не знаю, ну может бабу пользовать… то есть иметь, а ещё детей родить, то есть плодить.

– Это тебе говорилка железная мозги запудрила («Жизненный советчик»), да баба твоя столишная нерадивая. А я тебе другой расклад раскумекаю: мужик, он для того в хозяйстве нужон, шоб за кабаном в лес ходить, ну а баба должона из мяса студень взваривать да гостей потчевать. Ты, Ванятка, вот что…

Холодец вдруг замолчал, видимо захрапел. Петевичу, однако, не понравилось сидеть в тишине, и он попытался растормошить нового собеседника вилкой. Заливная свинина одыбалась, хрюкнула и продолжила:

– Ах, да, на чём мы остановились? Ты это… бросай, говорю, свою мымру столишну, да поищи себе девку справную деревенскую. А где живут девки справные, я тебе расскажу намедни. Хр-хр-хр!

Домостроевец снова захрапел, а Иван уже разошелся и с наслаждением садиста ковырялся в коллагеновом желе в поисках хрустящего хрящика. И студень Шаньги очнулся:

– Ах, да, Архангельские девки чудо как хороши! Жонки наши, поморские, коли без дела долго остаются, то начинают постепенно жиром обрастать и думать лишнего. Поэтому, в старо время, прежде чем жонка задумается, ей подсовывали всяку работу по дому: пирогов напекчи, там, полов ли вышоркать, али ягоду перебрать. Но само верно дело было – затеять стирку в праздники али в выходные. А ешо нать до свету встать, лучин нашшепать, занести дров, подоить корову, печь затопить, опару затворить, тесто вымесить, шасток выпахать. Пока квашня живёт, нать сходить во двор, отгрести снег от ворот…

Ивану стало скучно от таких россказней, Розгинский борщ показался ему гораздо более умным и толковым собеседником, чем дореволюционный холодец Шаньги.

– А вдруг он и вправду сварен до 1917 года, и все это время хранился в вечном погребе-леднике, о котором рассказывал Шаньга? – мелькнула шальная мысль в голове писателя и сразу потухла. – Ну и что, не мужик я что ли? Привыкши мы дерьмо сапогами хлебать да водой болотной запивать.

Он хотел ещё о чём-то высказаться на этот же манер, но осекся. Встал, постоял, подумал и решил, что глава Роскосмоса – наш человек, а министр обороны – диверсант, и если он оставит его столетний продукт у себя, то скорее всего вскоре бросит свою книгу и умчится в Архангельск за невестой.

– Да что же это они все женить меня хотят? Дался я им! – со злостью выпалил холостяк.