Полезное прошлое. История в сталинском СССР

Помимо идеологических кампаний, приметой послевоенного времени стали публичные дискуссии. Самые громкие – языковедческая и дискуссия по вопросам политэкономии. Зачастую дискуссии трудно отличить от масштабных идеологических кампаний, поскольку власть точно так же использовала их как инструмент идеологической мобилизации и контроля. Однако дискуссии не обладали столь широким радиусом действия как идеологические кампании и касались в первую очередь научных или околонаучных вопросов. В ходе дискуссий формально сохранялись такие атрибуты академической жизни, как открытость и дискуссионность, использование научной терминологии, привлечение широких слоев научной общественности. Кроме того, в дискуссиях был заметно ниже «идеологический градус». В остальном они имели схожие с кампаниями форму и структуру, что обусловливалось, видимо, тем, что их сценарии генерировались одними и теми же органами, выработавшими эффективные методы идеологической мобилизации.

В 1950 году научный мир буквально сотрясла дискуссия по языкознанию, направленная против учения о языке академика Н. Я. Марра. «Новое учение о языке», «яфетическое языкознание», разрабатывавшееся Н. Я. Марром еще в дореволюционное время, утвердилось в 1920‐е годы на волне пафоса революционных преобразований в советском обществе. Популярности новому учению добавляли и агрессивные призывы его адептов к уничтожению «буржуазной» науки. Если в среде лингвистов построения Марра часто вызывали серьезные возражения и даже скепсис, хотя и привлекали многих молодых исследователей, то археологи, философы, фольклористы видели в них эффективный инструмент решения научных проблем. С конца 1920‐х годов учение Марра стало не только поощряться, но и навязываться репрессивными методами.

Основные положения теории марризма следующие. Во-первых, все языки возникли независимо друг от друга, но развиваются по единым законам путем смешения и скрещивания. Во-вторых, роль миграций в этнокультурном развитии нивелировалась. В-третьих, постулировалась классовая (а не этническая) сущность языка, который рассматривался как надстроечное явление, меняющееся при революционном изменении базиса. В-четвертых, языковое развитие происходит не в направлении выделения новых языков, а наоборот, к формированию единого. Это позволяло предположить, что в недалеком будущем появится новый мировой язык. Естественно, язык коммунистического общества.

Особенностью учения Марра было то, что из‐за расплывчатости его можно было использовать в различных идеологических контекстах. В 1920‐е годы оно было востребовано из‐за своего интернационализма, революционного пафоса и материализма. Из него делались далеко идущие антиколониальные выводы. В 1930‐е годы гипертрофированная автохтонность служила обоснованием идеологии «построения социализма в отдельно взятой стране». Кроме того, учение Марра расценивалось как противовес миграционной индоевропейской теории, положенной нацистами в основу своей экспансионистской геополитической модели. Особенно важным было то, что при помощи яфетической теории можно было доказать автохтонность славян в Европе, что разрушало нацистские построения об их пришлости и недоразвитости.

Накануне Второй мировой войны этногенетические исследования приобрели у советских историков и лингвистов особый размах. Это было связано с рядом причин. Во-первых, с перестройкой всей советской исторической науки с середины 1930‐х годов и необходимостью формирования новой концепции исторического пути народов СССР. Во-вторых, как ответ на этногенетические теории германских историков (школа Г. Коссинны), отводивших славянам ничтожную роль в мировом историческом процессе.

Советские историки, особенно в годы войны, доказывали исконность славянского населения в Европе, приводили аргументы в пользу высокого уровня его развития. Популярностью пользовалась идея о происхождении славян от скифов в результате непрерывного развития и перехода на новую этноязыковую стадию. В годы войны и в особенности в послевоенное время советские историки активно «ославянивали» древние народы и археологические культуры Европы, стремясь доказать особую роль славян в истории. Впрочем, уже в это время многие специалисты ставили под сомнение некоторые постулаты марризма. В частности, А. Д. Удальцов критиковал огульное отрицание роли миграций в истории. Надо признать, что в этногенетических исследованиях методология играла вторичную роль, подчиняясь идеологии советского патриотизма. Историки часто комбинировали идеи марризма и миграционные концепции.

Таким образом, марризм являлся чрезвычайно действенным инструментом в идеологическом обосновании особой исторической миссии славянства и народов СССР. Его теоретико-методологические основы позволяли перекроить ментальную историческую карту Европы, идеологически освоив ее пространства для советской (коммунистической) экспансии, и подогнать прошлое под идеологию советского патриотизма.