Полгода дороги к себе

Начинало светать. Запели птицы в саду. Пройдя мимо баньки, укропы уже мертвому Ширику перерезали горло. Крови совсем не было. Укропы подошли к первому блиндажу, приподняли полог и бросили туда пару гранат. В этом блиндаже спали Миха, Андрюха, Слон и Костян. Никто из них не выжил. Второй блиндаж они не успели забросать гранатами. Нельзя пить, когда работаешь, через это много людей на войне погибло. Мы и ребята из второго блиндажа выскочили и стали стрелять в сторону взрывов, люто при этом матерясь. Укропы открыли по нам ответный беспорядочный огонь. Все залегли. На несколько секунд стрельба утихла и наступила тишина. В такой момент нельзя себя первому обнаружить, тогда тебе точно пи…дец . Так мы лежали еще несколько секунд, а потом раздался дикий крик и из блиндажа вылетел Терминатор в бронике с РПК-74 в руках и начинал стрелять по залегшим укропам. В этот момент вид у него действительно был ужасный, и укропы поначалу опешили, но потом кто-то из них тоже встал во весь рост и начал стрелять в Терминатора, и почти сразу получил пулю в грудь из РПК-74. Мы открыли ураганный огонь. Укропы дрогнули и стали, отстреливаясь, отступать. Я увидел, как Терминатору пуля прилетела в колено, и он упал, а я небольшими перебежками добрался до баньки. Отсюда хорошо простреливалось все пространство до противоположного леса, поле было ровное – ни ложбинки, ни холмика. Часть укропов мы положили на этом поле, а часть ушла, начался минометный обстрел наших позиций такой интенсивности, что мы не могли поднять головы. Я лежал и молился.

“Господи, – молился я, – помоги мне. Сделай так, чтобы меня не убило сейчас”.

“ Только сейчас?” – шевельнулась склизкая мысль.

“Заткнись!” – самому себе сказал я. “Господи! Я не то подумал, прости меня, Господи! Спаси и сохрани! Я брошу пить! Господи, я обещаю, я брошу пить, я буду поститься! Господи, только спаси меня, не дай меня убить! У меня семья, жена, дочки, Господи, завтра же поеду домой к ним! Спаси, Господи Иисусе Христе!” – и тут обстрел внезапно закончился. Я полежал еще минут десять, прислушиваясь к себе, к звукам вокруг. Недалеко кто-то то плакал, то матерился.

– Митрич, ты живой? – услышал я голос Сдуха.

– Кажись да. А ты цел?

– Вроде. Кто ранен, не знаешь?

– Судя по голосу, это Терминатор. Я видел, как его в ногу подстрелили. Ведь он нас спас, Сдух, укропов было не меньше двадцати.

– Да, этот его выход я не забуду никогда. Явление Терминатора укропам, – сказал Сдух и начал хохотать, и не мог остановиться, и я не мог остановиться. Ребята рядом тоже стали хохотать. Нас отпускало.

В этот же день мы похоронили погибших. И Миху тоже, хотя он был не местный. Миха как-то сказал, что "если че", хотел бы лежать в той земле, на которую ляжет. Семь “двухсотых” итог короткого боя: Ширик, Миха, Андрюха, Слон, Костян, и еще двоих убило осколками при обстреле. На следующий день я поехал домой. Сдух поехал вместе со мной. Оставшиеся в живых присоединились к другому отряду, а Терминатора отправили в местную больницу, с тем чтобы потом переправить в Ростовский госпиталь.

10

Я открыл дверь квартиры. Мои девчочки уже ушли. Стоял их вкусный карамельный запах. Я сел в прихожей и с полчаса просидел с закрытыми глазами. Хорошо дома, Господи, как все-таки хорошо дома. Я взял телефон и набрал Наташу.

– Привет, Ната, я дома.

– Слав, – произнесла она со вздохом облегчения, понятно, что сейчас кто-то был у нее на приеме и Ната не могла кричать и прыгать по кабинету, но радость звенела в голосе, – я через час приеду. Перекуси пока что-нибудь, а я приеду и приготовлю тебе поесть.

– Хорошо, целую.

Когда я находился "там", то мы, конечно, перезванивались, но это было такое короткое общение. Я уходил воевать добровольно, поэтому ощущение разлуки только иногда приобретало для меня привкус безысходности, чаще всего по вечерам, когда я представлял как они ложатся спать и что с ними, такими беззащитными будет, если меня убьют. Тогда я брал телефон и звонил Натке, но чтобы не показать своих мыслей и переживаний говорил, по возможности, кратко, просто интересуясь их здоровьем и "как вообще дела". Натке я запретил звонить, объясняя это тем, что здесь иногда стреляют и звонок может быть совсем некстати в такой момент. Я только сейчас понял, как тяжело она переживала, как сидела по вечерам, уложив дочек спать, и глядела на телефон в надежде, что вот сейчас я позвоню. Эти долгие-долгие вечера в ожидании, со включенным телевизором, по которому передают последние известия с места боевых действий. Говорят, нет ничего хуже, чем ждать и догонять, так вот Натка три месяца ждала.

Потом мы сидели на кухне и я ел вкусную Наткину курицу, которую так любил.