Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности

Довольно трудно отделить описания нрава разных сословий польского общества друг от друга, поскольку авторы не всегда указывали, являются ли приводимые черты натуры внесословными или относятся только к крестьянству. В этнографических очерках народов Российской империи в качестве объекта подразумевался только собственно народ-этнос, т. е. крестьянство – когда речь шла о земледельческих регионах Европы, в то время как в курсах географии и этнографии зарубежных государств различение социальных особенностей культуры, быта и нравов чаще всего обозначалось четко[798]. В описании характера поляков, чаще всего в кратких очерках, редко присутствовали указания на сословную принадлежность обладателя некоторых характеристик. Это можно объяснить тем, что в них содержалось сравнение положения польского крестьянства (хлопов) до разделов Речи Посполитой с более поздним их состоянием – в составе Империи.

Многие географические очерки о губерниях Царства Польского включали краткий или расширенный обзор истории польского государства периода его независимости (что далеко не всегда было элементом чисто этнографических разделов). Именно в них и помещалась характеристика особенностей шляхетского национального характера как важной черты образа польской жизни в период процветания государства. Идея о том, что польский народ-нация состоит исключительно из польской шляхты, получила обоснование в польской идеологии и культуре эпохи сарматизма (XVI–XVII вв.)[799], которая даже этнически отделила дворянство, возводящее свое происхождение к кочевникам-сарматам, от крестьянства – потомков автохтонного населения польских земель. И для самих поляков, и для европейских и российских путешественников и «народоописателей» Польши не только до конца XVIII в., но и после разделов польский народ (как политический народ, нация) продолжал идентифицироваться со шляхтой.

Польская шляхта, ее нрав и нравы. Большинство авторов очерков о поляках 1870-90-х гг. использовали утверждение Костомарова о преобладании в польском характере сердца над разумом, чувств над умом. Это врожденная особенность польского темперамента определяет реакции и действия, вкусы, предпочтения и политические пристрастия поляка, который «легко воспламеняется, когда затрагивают его сердце, и легко охлаждается, когда сердце от утомления начинает биться тише, легко доверяется тому, кто льстит желанию его сердца, и в обоих случаях легко попадается в самообольщение и обман; голо с холодного здравого рассудка, хотя бы и самый дружеский, ему противен; увлекаясь чувством, он считает возможным невозможное для его сил, затевает великое дело и не кончает его, делается несостоятельным, когда для дела оказывается недостаточно сердечных порывов, а нужно холодное обсуждение и устойчивый труд…»[800].

Данное описание восходит к польскому романтическому автопортрету (о роли польского автостереотипа будет сказано ниже), в котором воплотились главные ценности и поэтические клише: романтический герой подчинялся своим порывам, а не требованиям общества[801]; ему должна быть присуща странность, даже граничащая с безумием, которое в «ту эпоху воспринималась как форма неприятия чуждого холодного мира, лишенного… чувств. Оно представлялось максимальным проявлением индивидуального начала и незаурядности, господства чувств над разумом»[802]. Порывистость, перепады психических состояний – также приметы этой нестандартности и идеальные черты романтика. Костомаров, как видим, воспроизводил хорошо проработанный – и, в частности, А. Мицкевичем – образ поляка в его романтическом видении.

Эта характеристика ученого, напомним, относилась к шляхте конца XVIII в. Однако ее распространению на состояние высших сословий современного польского общества во всех трех государствах способствовало сформулированное историками положение о том, что национальный характер складывается в далекую историческую эпоху, и все основные его черты сохраняются в неизменности, если только народ не подвергается ассимиляции другими этносами. В очерке о поляках в «Живописной России» эти свойства польского нрава интерпретировались и как присущие всем этническим полякам, т. е. как описание народной психологии.