Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности

Он родился и провел детство в Финляндии, неплохо знал историю, природу и обычаи края; в юности совершал длительные путешествия по стране. Между тем в записках Елисеев прибегает к общей классификации финляндских финнов[664], которая была заимствована многими российскими этнографами из переведенных на русский язык трудов З. Топелиуса, – в них было представлено основополагающее разделение финского народа на «отрасли» карел и тавастов (хяме)[665]. Елисеев стремился выявить те отличия между ними, о которых ему было известно: «Даже своими неопытными глазами мы видели разницу, существующую меж карельским населением Приладожья и тавастами Саволакса. Мы знали, что те и другие представляют настоящих финнов, тем более поражала разница в физиономии, нравах, обычаях и самой одежде между ними…»[666]. Рассказывая о населении области Саволакса (жители Саво были потомками некогда переселившихся в эти места карел), Елисеев обнаруживает в них «смешение» карел и тавастов, «соединившее лучшие качества» двух племен. В действительности различить эти элементы довольно сложно. Хотя Саволакса (Саво) населена была представителями этнической группы савакот, которая, несмотря на значительное сходство с карелами, все же определялась как самостоятельная. Таким образом, здесь мы имеем дело с проявлением своеобразной установки путешественника-наблюдателя, связанной с «совпадением ожидаемого опыта социально-казуальной атрибуции»[667].

Не было единообразия и в тех наименованиях, которые являлись широко употребительными, даже этнонимы «чудь», «чухна» и др. могли относиться к разным группам. Составители черпали сведения из существующих антропологических и языковых классификаций или же определяли этнические группы, исходя из представлений о различии в диалектахи обрядности между региональными общностями. Они фиксировались в прямом смысле слова «на глазок» (как «бросающиеся в глаза особенности»). В выделении таких групп доминировал географический принцип, следствием которого было отождествление этнонима с топонимом. Даже упоминания о них включались не в общий очерк о народе, а в описания регионального своеобразия. Так в Военно-статистическом обозрении «поляки в целом» характеризовались в томе описания Люблинской губернии, курпики – в томе об Августовской губернии; мазуры, куявцы, ленчицане и великополяне – в очерке о Варшавской губернии, в которой представлены отдельно и варшавяне[668]. Раздел «Племена, нравы и очерки быта» помещался в каждом из томов.

Поляки в этом обозрении делились на три наиболее крупные ветви: велико-польская (с куявянами), малопольская и силезская; мазуры (или мазовшане) не отождествлялись с собственно поляками (полянами, лехитами), а выделялись как самостоятельное племя. При этом авторы не видели противоречия в том, что, описывая внешность и нравы этих племен по отдельности, они включали в обозрение и отдельную характеристику поляков в целом. Никакого объяснения того, кого же считать собственно поляками, если такое именование распространяется и на варшавян, и на жителей Люблинской губернии, не давалось, но контекст позволяет установить важное, хотя и неформализованное обоснование противоречий: они – в исторических факторах.

Взгляды на степень природных и исторических воздействий на формирование этносов менялись: если в первой половине столетия и вплоть до 1860-х гг. доминировало мнение о господстве первых, то начиная с 1870-х гг. все более акцентируется значение вторых. С другой стороны, многое зависело отличных и профессиональных интересов авторов или составителей. Например, в этнографических очерках Военно-статистического обозрения (1850-е гг.) отчетливо выражена значимость этнокультурной преемственности современных жителей Польши и некоторых племен, известных из летописных источников (среди которых, в частности, поляне, белохорваты, поморяне, «мазовы», «силезяне»), некоторые из которых позже слились с другими племенами или образовали новые этнические общности. Вопрос о происхождении оказывался решающим для определения группы, воплощавшей черты «настоящих, или истинных» поляков и их соотношения с племенными региональными группами, – то есть определял единый национальный тип и его признаки.

В очерках второй половины века список польских региональных групп удлиняется: к этим племенам добавляются «малополяне» или «кракусы». «Белохорваты» объявляются предками краковян / кракусов[669]. Поскольку земли, которые они населяли, входили в состав Австрии и позже Австро-Венгерского государства, то они не «вписывались» в «главный» польский народ, населявший Российскую империю, однако в 1870-80-х гг. складываются более точные – антропологические – классификации, согласно которым краковяне (малополяне) претендовали на сохранение польского этнографического типа, поэтому их упоминание становится обязательным в научно-этнографических описаниях Российской империи.