По мнению русского националиста и монархиста Владимира Федоровича Романова, не только среди чиновников землеустроительного ведомства, но вообще для современной ему молодежи, считавшей национализм «чем-то вроде дурного тона», были характерны преимущественно интернациональные ценности. В этом плане он противопоставлял индифферентную «нашу молодежь» окраинной и особенно польской, для которой была характерна «горячая любовь к своей Родине, национализм» [18, с. 60].
Основная часть колонизационных экспертов польского происхождения, сведения о которых удалось собрать, принадлежала к «молодому поколению» 1870-1890-х гг. рождения. Сведения о единичных представителях экспертов «среднего поколения» 1840-1860-х гг. рождения: Мечислав Станиславович Старыческий (1849 г.р.), Адам Фелексович Кублицкий-Пиоттух (1855 г.р.), Витольд Крживицкий (1860 г.р.), Иван-Стефан Матвеевич Жебровский (1862 г.р.), Николай Викентьевич Биллевич (1861 г.р.). пока недостаточны для обобщений. Отрывочность сведений объяснима отсутствием до конца XIX в. систематизированных сведений по чиновникам, занимающимся переселенческим делом.
До 1880-1890-х гг. в связи с незначительными масштабами переселения оставались неразвиты и местные переселенческие структуры. Польским ссыльным – участникам восстания 1863 г. в качестве поприща государственной службы определяли, прежде всего, медицину и канцелярию [19]. «Природные поляки» особенно на высоких государственных должностях вызывали опасения, усиливающиеся и подпитывающиеся близкими по времени событиями польского восстания и массовой ссылки.
Достаточно широко представленный «польский элемент» в переселенческих структурах конца XIX – начала XX вв. оправдан появлением значительного числа вакансий в ведомстве. Переселенческие структуры с конца 1880-х гг. активно развивали местные учреждения, привлекая на службу кандидатов, имеющих соответствующий образовательный ценз. Изменения в сфере образования в 1890-х гг. привели к созданию специализированных сельскохозяйственных учебных заведений (земледельческие и землемерные училища, сельскохозяйственные институты, Горы-Горецкие земельно-таксаторские классы), выпускники которых активно занимали переселенческие вакансии в центре и на местах. Уже на этапе обучения будущих колонизационных экспертов польского происхождения можно отметить широкую географию образовательного пространства (от Москвы и Санкт-Петербурга до Уфы и Казани) и разнообразные направлений подготовки: от «классических» аграрных и юридических до модных – естественно-научных, экономических. Учебные заведения на территории западных губерний (Варшавский университет, Виленское городское училище, Рижская городская гимназия) и Сибири (Барнаульское горное училище, Томское реальное училище, Томский университет) предопределяли наиболее распространенные варианты попадания на сибирскую службу поляков: либо это чиновники из Западных губерний ради продвижения по службе, либо поляки местного «сибирского происхождения», в том числе потомки ссыльных. Аграрные специальности (агроном, межевщик, ветеринар), так же как и выпускники естественного или юридического отделений университета рассматривались как начальная теоретическая ступень подготовки. Технические специалисты, только получив практический опыт работы, в том числе самостоятельной, могли претендовать на административные, управленческие вакансии.
Аграрная сфера, в сравнении, например, с инженерным делом, не считалась особо материально выгодной, что дополнительно снижало конкуренцию. Ведомство предлагало льготы и повышенное жалование для чиновников и вольнонаемных работников, переезжающих в отдаленные губернии. Наиболее распространенной мотивацией в заявлениях кандидатов (и не только польского происхождения) указывалось повышение чина и жалования, невозможность карьерного роста и высокооплачиваемой службы на родине. Сугубо карьерные и материальные соображения изредка корректировались и дополнялись упоминанием особого характера службы в переселенческом ведомстве – не канцелярского, «живого», плодотворного. Владимир Федорович Романов, будучи сам представителем переселенческого ведомства писал, что землемеры и агрономы «работали идейно… на службу не смотрели как на средство наживы» [18, с. 155]. В общественной, и тем более внутренней корпоративной среде считалось недопустимым зарабатывать помимо жалования на обездоленном крестьянине, обращать сэкономленные по службе средства в собственный капитал или получать процентное вознаграждение за работы. Привычными, в том числе в прессе, были сведения о потраченных переселенческими чиновниками не только казенных, но и собственных средствах на крестьянские пособия.