Поляки в Сибири в конце XIX – первой четверти XX века: историографические традиции, новые направления и перспективы исследований

Учитывая массовый набор чиновников, народническая романтика будет постепенно отходить на второй план, но даже в заявлениях о поступлении в советские переселенческие учреждения «старорежимное» «служение делу» будет иногда упоминаться. В 20-е гг. XX в., например, у советских работников сохраняется особое отношение к переселенческой службе, как «живой работе». В заявлении Владислава Станиславовича Генделя о назначении на должность заведующего переселенческой партией отмечалось, что руководство ей предпочтительнее «узко канцелярской работе по водворению» и не диктуется материальными соображениями [20, л. 67]. Претендентов интересует работа, где можно максимально проявить «инициативу и энергию». Идеальные качества советского переселенческого служащего вполне соответствовали «старорежимным колонизаторам», включая антибюрократические и неканцелярские черты.

Требования, предъявляемые к переселенческому персоналу разного уровня (знакомство с местными условиями сельского хозяйства, Земельным кодексом… со всеми основными законами СССР и. до некоторой степени подготовленность к общественной работе»; честность, работоспособность, энергичность, достаточный образовательный ценз и довольно широкий кругозор) постепенно формализуются, подменяются клишированными фразами, пригодными для характеристики «советского работника» вне зависимости от сферы деятельности. «Худшие стороны» специалиста советского аппарата землеустройства: чрезвычайная грубость, чиновничье отношение к крестьянам [21], «голое ни чем не прикрытое стремление «сорвать» где только можно, индифферентное отношение к делу. доходившее до преступной халатной волокиты»; «излишнее самомнение, неуживчивость, недостаточная товарищеская спайка с сослуживцами» – представляют полный и весьма разнообразный набор бюрократических элементов.

В условиях традиционной для азиатских окраин бедности профессиональных кадров, местные переселенческие учреждения пополнялись не вполне благонадежными с точки зрения государства служащими, в том числе политическими оппонентами, ссыльными. В конце XIX – начале XX в. в переселенческих структурах нашли прибежище для службы очень разнообразные по идейной и политической направленности люди, но очевидно, с преобладанием демократически настроенной молодежи. Демократической и даже оппозиционно-радикальной этой среду делали политические ссыльные, которые спешили пристроить своих друзей «по несчастью», создавая на местах в переселенческих структурах политические «кружки по интересам». В анонимном доносе министру земледелия и государственных имуществ в 1906 г. отмечалось, что «местная переселенческая организация не может считаться в политическом отношении вполне благонадежной, так как в ее среде есть, безусловно, лица, политически весьма подозрительные» [22, л. 79]. Подробно характеризуя личный состав переселенческой канцелярии, доноситель пришел к неутешительному выводу, что это и «не канцелярия, а сброд всевозможных гадко-пошлых людей, социалистов революционеров, гнездо змеиное, грозящее всем не примыкающим к их партии» [22, л. 81]. Руководители переселенческого ведомства по мере возможности отстаивали свои и без того незначительные кадры перед Департаментом полиции и оправдывали их политическую неблагонадежность профессионализмом и бескорыстностью.

Поиск «враждебных элементов», «внутренних врагов» в государственных учреждениях проводился российским обывателем не только по политическим критериям неблагонадежности, но и по национальным. Военное время усиливало фобии в отношении чиновников с немецкими фамилиями [23, с. 16]. Традиционно политически опасными считались в общественном мнении чиновники еврейского и польского происхождения. Показательна история «вычисления» известным журналистом «Нового времени» Михаилом Осиповичем Меньшиковым польского происхождения заведующего переселенческим делом в Приморской области Сергея Поликарповича Шликевича и обвинения его на этом основании «чуть ли не в государственной измене», «умышленном торможении заселения Уссурийского края», «сношениях с Японией» [18, с. 160]. «Корпоративным адвокатом» Шликевича выступил коллега по переселенческому ведомству Владимир Федорович Романов. Определив Шликевича, как «глубокого патриота», который «борется за каждую пядь земли в интересах русского крестьянства», в качестве доказательства поясняет, что Шликевич «никогда поляком не был», но являлся дворянином Курской губернии. Романов заметил, что и в среде польских чиновников на российской службе встречаются «высоко честные и благородные единицы» (в качестве примера, приводит управляющего отделом Владислава Ивановича Масальского, который «вел дело безупречно честно и был искренне предан ему), но легче им таковыми быть все же у себя в родной стране.