Полигон

Федьку аж передернуло от догадки – морозом окатило спину так, что дыхание перехватило. Ну нет, так дело не пойдёт! Это ж сколько добра тут? Четырнадцать цистерн да по шестьдесят тонн! Надо ж хоть немного убавить. Ну, скажем, литр. Или три. Или десять. Всё равно незаметно будет. Тут за бутылку так упластаешься, бабке Аграфене пол-огорода перекапывая… А здесь… Бери – не хочу. Так. Где-то была у меня канистра. В сарае, что ли… Да нет, не пойдёт, соляркой провоняет. Ну куда ж набрать-то? Время идёт… Федька бросил велосипед и бегом рванулся к сараю. Не добежав, развернулся и рванул к складу, опять развернулся – побежал к дому. Выскочил через секунду с детской оцинкованной ванной. И тут же, критически оглядев её, повесил на гвоздь возле двери. А сам уселся на крыльцо и обхватил голову руками. Чудовищная мука, растерянность и яростная работа мысли отражались в его глазах одновременно. Минут через пятнадцать Федька поднялся и с мрачной решимостью пошёл обратно – к составу, прихватив с собой увесистую «фомку».

Он прошёл мимо кирпичного цвета вагонов и грязных платформ, миновал всё цистерны и прошёл ещё немало по шпалам. Остановился он у стрелки. Вздохнул тяжело, постоял немного, а потом, пробормотав «А, будь что будет!», поднял рычаг и перевёл стрелку. Пошёл вперед ещё шагов двести и, уже не задумываясь ни на миг, перевёл ещё одну, и бегом припустил обратно. Остановился между четырнадцатой и тринадцатой цистернами, влез между ними, долго возился, матюкаясь шёпотом, со сцепкой. Потом перебрался к дальней тележке, вытянул, кряхтя, из-под колёса башмак, вернулся обратно и сунул его под колесо тринадцатой цистерны. Упёрся ногами в шпалу и изо всех сил нажал на платформу четырнадцатой. Давил он с яростной натугой, вены на шее вздулись страшными, узловатыми буграми, лицо покраснело. Ну, давай, давай, родная, что же ты! И родная сдвинулась. Сначала едва заметно, потом всё быстрее. Конечно, Федьке не под силу таскать многотонную цистерну, она просто покатилась под уклон.

Федька, хрипя, присел на рельс – отдышаться. А цистерна тем временем нехотя, с ленцой набирала ход. Вот она откатилась на два метра, на три. уже стало слышно, как колёса катятся по рельсам с металлическим звуком. «Туд – д – дум», – прокатилась пара колёс по стыку, а, спустя секунд десять, ей поддакнула вторая «туд – д – дум». Цистерна покатилась веселей. Вскоре она исчезла в тумане, и только слышно было, как колёса стучат всё быстрей на стыках. С богом, родная! Федька вздохнул облегченно и хмуро, и пошёл вслед на ней – переводить стрелки обратно.

Вернувшись к составу, Федька поднял велосипед и пошёл к тропинке, привычно придерживая его за руль. Когда он начал спускаться с насыпи по тропинке, издалека гулко донеслось протяжное глухое «Бббумммм». Федька кивнул удовлетворенно, мол, доехало до места, запрыгнул в седло, и, не спеша крутя педалями, покатился по тропе вниз, к реке.

* * *

Рыбалка Федьку не радовала – за поплавком он следил рассеянно, пропускал поклёвки, ёрзал на месте. Ни тихий лес, ни плавное течение реки не наполняли душу привычным умиротворением. Всё сидел и ждал, вот сейчас подплывёт на лодке Пал Палыч Знаменский в кителе, заглянет глубоко в глаза и с доброй улыбкой спросит, мол, зачем тебе, Фёдор Пастухов, целая цистерна спирта. Или затрещат кусты и выскочит из них майор Томин с Мухтаром и заломит руки за спину.

Но никто не проплывал по реке, не выскакивал из кустов, и вообще стояла такая тишина, что в ушах звенело. Федька каждые пять минут погладывал на часы – время текло до безобразия медленно. Ещё только девять… Он вздохнул, сменил наживку и снова забросил удочку, сел поудобнее, прислонившись спиной к березе, надвинул кепку на глаза. Мысли плавно перетекли от милиционеров к Катьке из Погорелово, а от неё – к Машке из Кадочниково. Солнце уже начало припекать, и убаюканный течением Белянки, Федька задремал.

Очнулся он после полудня, разморённый, вялый, и долго, с трудом соображал где он и что с ним, лениво протирал глаза. Наконец, изогнулся кошкой, вытянув руки и ноги, и протяжно, сладко зевнул. Потом поднялся, вытащил судок из реки – негустой улов-то, три карася да подлещик, на уху не хватит, разве что коту Паровозу полакомиться. Смотал удочки, и, беззаботно насвистывая «не кочегары мы, не плотники», покатил на Узловую.

* * *