Полигон

А вышло это так. В то туманное субботнее утро, 20 июня, Федька, будучи шалопаем от природы, встал немного раньше обычного, в пять утра, пока все добропорядочные граждане, включая дежурного, ещё крепко спали. Крадучись и поминутно оглядываясь, он скрылся в сарае. И вскоре появился снова, уже верхом на велосипеде с привязанными к раме удочками. Стараясь не шуметь, Федька медленно покатил к реке. Велосипед был старый, ещё трофейный, и жутко скрипел и лязгал, но Федьке всё же удалось проскользнуть мимо бревенчатой пятистенки – административного корпуса – незамеченным (Возможно, он и не пытался скрываться, а просто не хотел никого будить, но тот факт, что ему удалось проскользнуть мимо бдительного дежурного и не менее бдительного начальства, в будущем следователь учёл. Впрочем, это не имеет отношения к делу).

Итак, Федька прокрался в тумане незамеченным. Дальше путь его лежал наискосок через рельсы и по тропинке вниз. Но проехать напрямик нему не удалось: на запасных путях серой стеной стоял товарняк. Вот тебе раз! В кои-то веки соберёшься на рыбалку, и тут – на тебе – эшелон поставили! Досаду Федькину можно понять: составы в Узловой останавливали до крайности редко. Раз, или два раза в год, не чаще. К тому же висел густой туман, и определить, в какую сторону короче обход, не представлялось возможным – уже третий по счёту от Федьки вагон был едва различим. Нечего и думать было пролезать с велосипедом (да с привязанными удочками!) под вагоном, состав надо было объехать. Федька повертел головой, сплюнул и двинулся наугад. Ехать по насыпи было совсем неудобно, поэтому пришлось спешиться и идти, ведя велосипед рядом. Вагонов через пять начались пустые платформы, вслед на ними потянулись цистерны. Федька шёл и машинально пересчитывал цистерны, чистенькие, жёлтые, с крупной надписью «молоко» синими буквами. На четырнадцатой состав закончился, и Федька, перетащив скачущий велосипед через рельсы, поволок его вдоль эшелона в обратную сторону.

Миновав три цистерны, он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился: что-то было не так. То ли ветерок подул, то ли звук какой возник и исчез, то ли к убийственной вони шпал, пропитанных креозотом, добавился едва уловимый новый аромат, то ли просто предчувствие шевельнулось под желудком. Он задумался, принюхиваясь, прислушиваясь и крутя головой. Всё было тихо, всё как всегда. Разве что где-то далеко, за рекой, заливалась лаем собака. Федька достал пачку «Опала», прислонился задом к раме велосипеда и в задумчивости уставился на цистерну. На жёлтом покатом боку синели буквы «Молоко». А почему, собственно, молоко? Кто ж возит молоко железной дорогой? Да ещё держит в отстойнике? И откуда оно в таких количествах, интересно? Прокиснет же… А может…

Подгоняемый любопытством, он бросил велосипед и мигом запрыгнул на платформу, оттуда по стальным ступенькам-скобам – наверх. Вот и люк. И пломба, как положено. Что там написано? не разберёшь… Цифры какие-то… Вроде дата и ещё что-то. А на обороте? Ого! Бирюсинский гидролизный завод. И тут Федька подумал. «Эх, ядрить в кудрить, мамзель, твою маму лошадь пополам, ландыш те в окошко и в жопу гвоздь!», подумал он. Почему ему в голову пришла именно эта мысль, неизвестно, наука о том молчит, но факт остаётся фактом, он подумал именно так: «Эх! Ядрить в кудрить, мамзель, твою маму лошадь пополам, ландыш те в окошко и в жопу гвоздь!». А потом он подумал ещё раз: «Дурят нашего брата, никакое это не молоко. Молоко не делают на таких заводах», спрыгнул на насыпь и пошёл к велосипеду.

А мысли всё вертелись в голове, особенно одна – настырная, вертелась, зудела, словно комар, и он никак не мог поймать её за хвост. Обидно, что мысль казалась важной. Федька снова завертел в пальцах «Опал». Что-то знакомое слышалось в этом длинном слове «гидролиз». В школе, что ли, проходили? Гидролиз-электролиз… Или Иван Иваныч упоминал. Или… И тут он вспомнил. Поймал, за самый хвост. Неуловимая мысль оказалась словом, тоже длинным, тоже заграничным, но понятным. Ректификат. Это же… Это же спирт!!!