Полигон

Что-то, что жило и цеплялось за этот мир до последнего. Что незримо боролось за право существовать вместе со слабыми импульсами умирающей вселенной — непознанной системы, которую глупые людишки упрощенно именуют нервной. Что выдержало и сканирование, и перезапись. Что затаилось после смерти и неестественного противоестественного воскрешения — ошарашенное и непонимающее. Что замерло, но не умерло. И что, наконец, проснулось, узнав… осознав, вспомнив себя перед экраном монитора.

— Господи, неужели он мыслит? — прошептала Юлька. — Думает? Сам?!

— Кажется, я догадываюсь, в чем дело, — тихо, непривычно тихо прозвучал голос Волка.

Николай был поражен не меньше операторов, но соображалка у орга сейчас работала быстрее. И, кажется, в нужную сторону.

— В чем? Дело? — озадачено повторил Денис.

— Это… это… Побочный эффект это. Непредусмотренный непредсказуемый.

— Побочный? Эффект? — Денис решил, что он медленно, но верно превращается в попугая.

— Думать — это тоже рефлекс, — сказал группировщик.

— Думать. Тоже. Рефлекс, — снова повторил Денис, пробуя слова на вкус и тщетно гонясь за смыслом сказанного.

А осмыслить такое было нелегко. Сразу — не получалось.

— Особый рефлекс высшего порядка, присущий лишь человеческой природе, который ненароком разбудили эксперименты Кожина. Но в «Мертвом рае» этот рефлекс до сих пор был невостребованным. Не было нужного толчка. Раздражающего импульса. А ты, Денис, заставил этот рефлекс работать. Вот такие дела…

Денис удивленно взглянул на группировщика:

— Рефлекс? Работать? Думать. Рефлекс…

И — полная мешанина в башке.

— Погоди-погоди, — забормотал Денис. — По-моему, Кожин реанимировал лишь неосознанные действия человека.

— А размышляем мы осознано? Да, мы можем обдумывать свои слова и поступки. Но вот планировать процесс мышления нам не дано. Мысли появляются сами по себе, вне зависимости от наших желаний. Разве мы думаем о том, как думать? Нет, это происходит непроизвольно и слишком, слишком быстро — скорость мысли, знаешь ли… Хотя иногда возникают сбои, и наша мыслерождающая машина пробуксовывает. Вот как у тебя сейчас. Судя по выражению твоего лица, Денис, ты безуспешно пытаешься обмозговать какую-то словесную конструкцию. Какую, если не секрет?

Денис тряхнул головой. От такого свихнуться, на фиг, можно!

— Бред! Полный бред! Полнейший!

— А в состоянии ли ты был проследить за рождением и развитием этой короткой мысли? — напирал Николай. — Нет, потому что не ты ведешь ее, а она тебя. Думать — очень мощный рефлекс, Денис. Мысль чаще всего возникает на внешнее раздражение — как болевая реакция, которая заставляет отдергивать от огня обожженную руку. И чем сильнее раздражающий фактор, тем сильнее импульс, побуждающий к мышлению…

Орг посмотрел на экран монитора. Файл «Демонстрация 1» демонстрировал…

— Если можно заставить мертвого человека видеть, слышать, ходить, бегать, драться, убивать, — продолжал Волк, — теоретически ведь могут возникнуть и условия для включения его мыслительного процесса. Неконтролируемого. Самопроизвольного.

— Кажется, Кожин проморгал по настоящему великое открытие, — тихо подытожила Юла.

* * *

Денис высвободил, наконец, руку из захвата холодных пальцев (в этот раз по-настоящему холодных — не то что было прежде, когда он вытаскивал из ямы Юлькин «материал» — условно живой, «учебный»). Медленно, осторожно потянулся к клавиатуре.

Мертвый человек не шевелился. Не оператор, а другое, совсем другое интересовало его теперь. Не моргая, не отрываясь, он смотрел в экран монитора. «Демонстрацию 1» смотрел, словно загипнотизированный, словно зомби. Да, на типичного зомби этот ходячий мертвец сейчас походил более, чем когда-либо.

Денис заново подключился к огнеметчику. Открыл окошко наблюдения за Трассой. Малюсенькое, — в самом углу экрана, чтобы не мешать необычному соседу в черной федеральной форме с распоротым рукавом. В конце концов, хрен с ним, со всем Караваном. А запустить огнеметную капсулу по Кожинской спарке, можно и из такого миниатюрного окошка.

Нет, нельзя. Уже нельзя.

— Ублюдок! — скрипнул зубами Николай.

Хорошее у оргского пахана зрение! Тоже разглядел пустое шоссе. И сковырнутый бульдозерами горячий асфальт. И сами бульдозеры, увязшие в остывающей битумной куче. И глубокие колеи на вскрытом участке дорожного полотна. И размазанные останки трех мертвецов, стоявших на пути Каравана.

Да бульдозеры увязли и были брошены. Зато остальные машины уже удалились на безопасное расстояние. Далеко! Слишком далеко, чтобы гнаться или стрелять вслед. Кожин знает, когда делать ноги. Нутром, задницей чует, гад!

В тишине бункер-базы заверещал вызов голосовика. Неужели опять!

Денис подключил связь.

Голос у Кожина был тихим, глуховатым, слабым. Говорил посол, будто и не прощался только что навсегда. Говорил так… В общем, словно сам с собой говорил.

И — фоном — гудение двигателя командной машины. Мощного движка мощной машины.

И — желание высказаться. Непременно. Обязательно. Желание поделиться сокровенными мыслями с тем, кто поймет…