Полигон

Неловкое молчание затягивалось. Они с Ириной топтались на одном месте минуты две, может быть, три. Этого времени было достаточно, чтобы счастливым родителям справиться с первыми самыми сильными чувствами. Остальное — от лукавого. Остальное — подождет. Больше отдавать дань вежливости Денис и Ирина не собирались. Слишком невыносимо было стоять, вот так, наедине, в воронке с обгоревшими краями, пряча друг от друга глаза и обезображивая лица натуженными улыбчивыми гримасами.

Они вошли в бункер. И сразу же услышали.

Вскрик Юлы…

Глухой стук внизу…

Где-то на нижнем этаже опять отвалился пласт штукатурки? Или глиняная обмазка? Дожди, сырость… вся летняя работа насмарку.

И снова Юлькин крик. Только незнакомый какой-то. Вой, а не крик. Причитание убитой горем бабы.

Потом — тишина.

* * *

Родильная палата располагалась на верхнем уровне. Там, где раньше был рабочий зал, а теперь вместо прозрачного пола зияет огромная проплавленная дыра.

Застывшая лава из металла, пластика и стекла причудливыми сюрреалистическими соплями свисает вниз, тянется от краев дыры до дна. До арены, по которой когда-то операторы водили послушных мертвых солдатиков и на которой убивали их руками. И еще дальше, еще ниже: арена тоже была проплавлена.

Застывшая лава образует стены… Или нет, не стены даже, а переплетение невиданных сталактитов — неровных, бугристых, усеянных выступающими шишками и сквозными отверстиями, ячеистых, как толстая путанная сеть, предназначенная для отлова гигантских кракенов из морских глубин.

Провал огорожен. Если сверзнуться отсюда вниз — костей не соберешь. На нижние ярусы, в темноту ведет длинная лестница.

— Юль, что?! — дико кричит Ирина. — Что случилось?!

А что? Денис не понимает. Ни хрена. Что могло случиться-то? Юла, как и положено роженице, лежит в постели, рядом тихонько копошится детеныш. Умилительная картина всех времен и народов.

Вот только мамаша почему-то не смотрит на дитя. И вообще не замечает ничего и никого вокруг. Отрешенный Юлькин взгляд уперся в закопченный потолок, на щеках сохнут слезы. Сбившееся одеяло обнажило налитую грудь.

Денис тупо смотрит на эти два холмика с розовыми сосками-вершинками. Хоть бы Николай прикрыл что ли.

Николай…

— Где он? — тупо спрашивает Денис. — Где Николай?

Юла, не глядя на него и не обращая внимания на свою наготу, молча протягивает руку. Рука указывает на ограду. За ограду. В темный провал.

— Господи, но зачем?! Почему?! — Ирины растерянно хлопает ресницами. Беспомощно смотрит на роженицу, на зияющий провал, на Дениса.

Крик малыша в могильной тишине бункера-склепа прозвучал громко, пронзительно и требовательно. Казалось, только ребенок сейчас и оплакивает смерть Николая.

Смерть?!

Денис ничего не слушает и не слышит. Бежит к лестнице. Спускается, съезжает, соскальзывает вниз.

Внизу на неровной покореженной и спекшейся корке из бетона, металла, стекла и пластика неподвижно лежит человеческая фигура.

Николай — без сознания. Он разбит и поломан, но еще дышит. Жив! Видимо, в последний момент сгруппировался, правильно упал.

На шершавых выступах оплывшей стены, вдоль которой летел орг видны кровавые следы. Цеплялся, значит. Вольно или невольно, сдирая кожу, гася скорость падения.

Денис поднял голову.

Над провалом склонилась Ночка. Смотрит сверху, через ограду.

— Ира! Зови всех! Нужно помощь! И — в медблок! Бы-ы-ыстро!

* * *

Все, что могли, они сделали. Николай обколот, обмотан, обвязан, замурован в спешно изготовленные шины, со всеми предосторожностями поднят наверх и уложен у стены. Неподалеку от жены и сына.

Взволнованные и шокированные помощники, чья помощь больше не требовалась — выставлены из бункера.

Пришло время объяснений.

Сам орг говорить не мог. И еще не факт, что вообще когда-нибудь сможет. После такого-то. Говорила Юлька. Не сразу, правда.

Сначала ей дали выплакаться и немного успокоиться. Потом Денис сел у кровати. Ирина тоже расположилась рядом.

— Что ты думаешь об этом, Юль? — спросил Денис.

— Ничего я не думаю.

Она отвернулась и закрыла заплаканные глаза.

— Юла, не юли. Что это было? Ты видела его последней. Что он говорил, что делал, когда…

— Ничего не говорил.

Юлька шевелила сухими губами тихо-тихо, почти беззвучно. Чтобы услышать девушку, нет — уже женщину, мать, — Денису пришлось склониться над постелью роженицы. И над маленьким попискивающим человечком.

— Коля вошел. Посмотрел на сына. Улыбнулся… Знаешь, День, по-настоящему так… счастливо улыбнулся, по-доброму. Как раньше не улыбался. И…

— И?

— Не знаю. Задрожал весь вдруг… — сбивчивое бормотание. — Так страшно. И глаза — безумные такие. И — пена изо рта. Она, — взгляд, брошенный на Ирину. Недобрый взгляд — будто именно Ночка виновата в происшедшем, — смотрела и дрожала так же. Тогда, после бомбардировки…

Недолгое молчание.

— Потом Коля перелез через ограду… Прыгнул. Он даже не кричал — молча падал… Я слышала удар… Оттуда. Снизу… Мокрый, влажный такой звук…

У Юльки затряслись губы. Ее самообладание брало тайм-аут.

— Ничего не понимаю. — Денис поднялся и повернулся к Ирине.

— Я понимаю, — тихо сказала она. Губы тряслись и у нее тоже.