Полигон. Знаки судьбы

Но одной из репетиций при посадке вертолёта у него заклинило несущий винт. К счастью для экипажей вертолёта и машины, которая находилась в нём, это произошло не выше метра над поверхностью посадочной площадки. Сработала амортизации подвески, и экипажи вертолёта и находившейся в нём машины не пострадали. Надо сказать, что экипаж вертолёта был с Кубинского аэродрома, где вертолёт проходил испытания. Этот аэродром был укомплектован лётчиками высочайшего класса. Они прекрасно понимали, что вертолёт разбился бы, если бы всё произошло на большей высоте. Говорили, что конструкторы установили причину неисправности и устранили её. Через некоторое время вертолёт снова появился на показной площадке, и тренировки возобновились.

Показы большому начальству тогда готовились долго, иногда по нескольку месяцев. Всё, что предполагалось продемонстрировать на показе, должно было быть доведено до автоматизма. Поэтому проводилось много тренировок, и было много репетиций в присутствии начальства ниже рангом, чем то, которому готовился показ. На одной из очередных репетиций, после многих успешных тренировок, с вертолётом опять приключилась беда. Опять заклинило несущий винт и опять у самой поверхности площадки. И опять обошлось без жертв. Но очевидцы говорили, что пилот вылез из вертолета совсем белый. Он-то лучше всех понимал, чем бы всё это закончилось, если бы винт заклинило буквально на несколько десятков секунд раньше.

Появились предложения ограничить программу показа вертолета, исключив из неё фазу полёта. Но на это не соглашалось КБ Миля. Бригада КБ утверждала, что и эту неисправность она устранила, внеся в конструкцию узла винта какие-то изменения. И тренировки продолжались. В день реального показа вертолёт все фазы отработал нормально. Всё прошло, как предусматривалось программой. Говорили, что больше всех радовался пилот вертолёта. В конце дня, после завершения всего показа, вертолёт отправился на аэродром базирования, расположенный в нескольких километрах от Полигона. Там он зашёл на посадку, и в метре от земли у него заклинило винт! Говорили, что пилота выносили из вертолета на руках, сам он вылезти не мог. При медосмотре врачи обнаружили у него психическое расстройство, и его списали с лётной работы. Вроде бы, некоторое время он работал в штабе, но потом его уволили с военной службы. Трех ситуаций с исходом, близким к смертельному, лётчик не выдержал.

На Полигоне была вполне приличная офицерская столовая. Она называлась офицерской, но в ней питались и гражданские сотрудники Полигона, и прибывающие в командировку. Она открывалась три раза в сутки – утром, в обед и вечером. Но её размеры были ограничены. Многие офицеры и служащие жили в городке и питались дома. В основном, столовая обслуживала молодых офицеров и офицеров-москвичей, живших в общежитии. А за два-три дня до показа на Полигон съехалось много народу. И многие из них ещё на 3-4 дня задержались после показа. Военторг развернул для них временную столовую непосредственно на стрельбище. Она размещалась в огромной палатке. Поскольку все работники нашей столовой были привлечены к работам в этой временной столовой, то наша столовая на время закрылась. И все мы ходили в эту временную столовую. Она тоже работала три раза в сутки. За те же деньги мы питались, почти как в ресторане. Кушанья были проще, чем в ресторане, но качество их приготовления было выше всяких похвал.

Рассказ 60-й Возвращение из Семипалатинска

То, что со мной происходило, во многом я буду описывать со слов Галинки и моих сослуживцев по отделу Полигона. Сама командировка, вернее то, что мне в ней довелось увидеть, произвело на меня сильное впечатление и вызвало сильные эмоции. Это я понимал. Ведь я бывал много раз на месте ядерных взрывов практически через два часа с минутами после того, как они были произведены. Когда появление в этой зоне было ещё под запретом. Я с солдатами пересекал границу разрешенного доступа, обозначенную дозиметристами красными флажками. Флажки с определенным интервалом времени перемещались всё ближе и ближе к месту взрыва. Но мы проезжали мимо них, когда они были ещё очень далеко от этого места. А нам надо было выключит приборы ночного видения и забрать датчики замера доз радиации с сидений членов экипажей боевых машин. Поэтому я видел результаты ядерных взрывов тогда, когда их ещё не могли видеть другие участники испытаний. О том, что я видел и о своих впечатлениях и эмоциях я никогда и никому не рассказывал, это могут подтвердить все мои родственники, не расскажу об этом и сейчас.