Начала она тихо, зловеще и издалека, рассказала опять свою биографию, как она в тяжёлые послевоенные времена пешком в школу ходила за семь километров в худых сапогах, а я, низко опустив голову, молилась Чуру, чтобы не брякнуть: «По морозу босиком к милому ходи-ила…»
Прорабатывание набирало обороты (красиво выразилась, хоть скороговорку учи). Голос Нельзи обретал мощь, и вот уже снова дрожали стены и дребезжали стёкла — какие они, однако, прочные в этом кабинете! Не дрожали только мы, закалённые средней школой и домашними невзгодами. Но, по опыту зная, что орущим взрослым нужны наши слёзы, несколько добровольцев дали ревака, чтобы спасти остальных. Начала Бама, к ней присоединилась Эрка, две Иринки и Нинка. От мальчиков был один Колька — вот уж не ожидала такой реакции от нашего прожжённого Парамелы.
Напугав нас всем, чем только можно, включая атомную войну, Нельзя велела отправляться на кухню и до конца дня там дежурить. Слёзы тут же высохли, и мы вприпрыжку помчались отрабатывать лишний компот.
Едва наступил мёртвый час и мы остались без надзора, Машка обмоталась двумя одеялами и на ощупь вынула плёнку, а потом на ощупь же завернула в Танькину копирку.
— Готово! — объявила она и с торжествующим видом продемонстрировала чёрный свёрточек. — В три слоя.
— А где хранить до завтра? Из тумбочки Алевтина вынет, — спросил кто-то.
— Да под матрасом, — сказала Машка. — Это же не жратва.
Все взгляды в палате были прикованы к плёнке. Вот она, разгадка тайны и ответ на наши с Танькой вопросы. Только бы Парамела справился с задачей! Мы скинулись карманной мелочью на проявку и печать, сдали деньги Машке, как хозяйке плёнки, и начали обсуждать последствия побега. О самом побеге говорили вскользь и по-прежнему ничего не рассказывали, но из недомолвок я поняла, что дело нечисто. По всему выходило, что Бама права и они на самом деле куда-то летали. Но так же не бывает!
Тут я вынуждена сделать лирическое отступление. Все детские фантастические книжки и фильмы, от Хоттабыча и до «Большого космического путешествия», всегда заканчиваются таким разочарованием, что хочется книжку об стену шмякнуть или запустить в телевизор ботинком. Чудеса детям, оказывается, не нужны, космос был не настоящий, и вообще нафиг все эти выдумки, давайте лучше будем интересоваться трудом и строительством социализма.
Почему-то все эти книжные герои, мои ровесники, с лёгкостью отказываются от всего сказочного и фантастического, радостно возвращаясь к трудовым будням. Сами отказываются! Заявляют, что чудеса им не интересны, а интересно только получать пятёрки и помогать стране. И мне каждый раз после этих книжек так паршиво делалось, словно обещали конфетку, а показали фигу. Ну неужели нельзя написать книжку, в которой осталось бы волшебство? Зачем его обязательно отнимать у героев, да ещё и утверждать, что они этому рады? Да я бы удавилась за возможность летать с помощью волшебной сумочки, как Вероника из румынского фильма, или творить чудеса с помощью сломанных спичек, как тот парень из книги «Шёл по городу волшебник»! И очень бы огорчилась, если бы этих чудес меня лишили.
А от фильма про космическое путешествие я просто взбесилась. Начиналось так интересно: звёзды, космос, приключения, — и вдруг такая разочаровуха. И все радуются. Надолго мне испортил настроение этот фильмец.
И вчера ночью, когда мы с Танькой шли в лагерь, я снова испытала это же разочарование, но теперь оно было в сто раз хуже, потому что дело касалось не книжки и не фильма, а наших друзей. А после их возвращения и болтовни про Сатурн я не знала, что и думать. Мне как будто вернули только что отнятую сказку. Вы, наверное, надо мной смеётесь, но я действительно была готова поверить, что они туда летали!
Настолько готова, что после мёртвого часа, когда продолжилось наше дежурство, подошла на кухне к Игорю, чистящему картошку, и в лоб спросила:
— Вы правда летали?
Он кивнул.
— Но ведь там же нет ничего, кроме подземки и развалин. Милиция вас там искала вчера и никого не нашла.
Игорь отложил нож и посмотрел на меня сквозь стёкла. Я ждала.
— Там кнопка. В стене, — сказал он. — Нажимаешь, и открывается второе пространство. В нём и станция, и корабль. А снаружи, ясное дело, только развалины. Если бы вход во второе пространство был всегда открыт, представляешь, что бы там началось? Входы охраняют. Даже чтобы кнопка стала видна, и то надо полдня ныть и договариваться. Я сказал сторожу, что мне надо с отцом повидаться, и только тогда меня пропустили.
— Прости, а разве твой отец… Не уехал?
— Уехал. Туда уехал, понимаешь? И со мной постоянно общается через входы.
— Кто это тут бездельничает? — пронзительно закричала повариха. — Ишь, воркуют, как голубки. Картошка сама себя не почистит!
Я поправила на голове колпак и ушла мыть посуду. Что-то со мной творилось не то. Я хорошо помнила поговорку про грабли, но этот болтун так складно всё расписал, что я опять начала ему верить. Получается, что я была в шаге от космического полёта, но сама же всё испортила? Ой…