Политическая экономия Николая Зибера. Антология

Откуда же берется чистая прибыль, спрашивает, наконец, г. Жуковский и отвечает: из способа употребления труда, из направления или организации труда, которым предшествует приобретение знания, труд умственный, психический и нравственный (!). «Когда вы сделаете лопату, – говорит г. Жуковский, – истратив на нее, положим, 5 дней труда, и при посредстве этой лопаты вспашете в течение 5 дней ваш огород, тогда как прежде, работая просто крючковатым суком, вспахивали его в 20 дней, то ваша лопата возвратит вам не только 5 дней, истраченных на ее производство, но сверх того еще 10 дней вашего труда в виде чистой прибыли. Итак, эта-то крупная величина психической работы всех изобретателей, тружеников знания, организаторов, администраторов и пр. составляла тот член или фактор производства, который оставался скрытым (?) для политической экономии[334]… эта-то работа должна была в свою очередь сохраняться в общей выработке, и она имела свой соответствующий член в выработке, и этот член составляла прибыль». Правда, прибыль эта была не эквивалентна потраченной умственной работе, так как она давалась еще участием направленных при помощи этой работы сил природы. «Если на направление сил природы истрачивается человеком столько же труда, сколько его (?) возвращают в продукт силы природы, то прибыль равна нулю, и она вообще тем больше, чем меньше трата труда в сравнении с выработкой. Поэтому чистая прибыль – не что иное, как разность живой силы, капитализированной в продукт из природы, и живой силы, истраченной человеком на устройство процесса такой капитализации». «Между количеством прибыли и количеством истраченного на производстве труда не существует никакого эквивалентного отношения (?), но такое отношение должно существовать между величиной прибыли и степенью искусства человека в пользовании силами природы или степенью совершенства организации труда». «В окончательном счете прием, допущенный Марксом… как прием для апологии прав рабочего… ничего не доказывает ровно. Между тем в этом-то смысле, как, оказывается, употребляет его Маркс». «Та часть рабочего дня, которую Маркс называет прибавочной, только по внешнему виду его составляет часть рабочего… Платье, которое я вешаю на гвоздь, составляет точно так же принадлежность этого гвоздя; между тем оно остается моим платьем, и никто не станет утверждать, чтобы оно было не мое. Работник в деле сокращения работы – чистый гвоздь, к которому знание и организация труда пристегивают лишний итог силы, но в создании которого работник совершенно неповинен. Он не создает той прибыли, в которой хозяин хочет его (?) сделать участником, и эта прибыль не может быть измеряема по существу длиной рабочего дня, как это допускает Маркс, и только вяжется с ним чисто внешним формальным образом». «Измерять прибыль длиной рабочего дня Маркс мог, конечно, в смысле схематическом (?), внешнем, как можно измерять аршином рост человека; но он пошел далее, он допустил, что между аршином и ростом человека заключается органическая связь. Он спутал вещи (ого!), и вся его защита рабочего вопроса лишена прочного основания. Работник остался в книге Маркса таким же голым и беззащитным, каким и вошел в нее. Маркс рассказал нам пока только его историю… правда, классически превосходно… но выше этого мы не можем оценить его заслуг… Не в этом, однако, одном состояла его задача, как он ее ставит сам. Процесс труда, пишет он, был нами исследован сперва абстрактно, независимо от его исторических форм, как процесс, происходящий между природой и человеком. Но Маркс заблуждается: именно в этом последнем смысле процесс этот не был исследован Марксом, а только как процесс, происходящий между капиталистом и работником. Иначе Маркс должен был бы прийти к совершенно другим выводам, чем пришел».

На эту «новую» теорию прибыли мы имеем такой громадный ворох возражений, что, право, не знаем даже, с которого из них начать. Но и то попросим у читателя извинение за краткость, так как, собственно говоря, теория г. Жуковского не оставляет ни одного живого места во всей общественной экономии, не говоря уже о бедном «Капитале», который с этой минуты окончательно теряет всякое значение.