Политическая экономия Николая Зибера. Антология

Чтобы точнее понять значение этих слов, направленных не против одного г. Чупрова, которому критик говорит комплименты и не отказывает его труду в учености, – необходимо обратиться к началу статьи г. Бунге, где он указывает на пагубность стремления к популяризации передовых доктрин, наповал убивающего всякое научное творчество. К г. Чупрову это относится только потому, что он высказывает взгляд на ценность согласно Смиту, обстоятельное развитие теории которого принадлежит новейшей критике Маркса, с которою г. Бунге не согласен; но слова его имеют весьма широкое применение к так называемой публицистике вообще. К ней, очевидно, г. Бунге сильно не благоволит, так как эта, по его словам, работа по материалам второй руки «убивает способность к самостоятельным занятиям, силу самообладания и сдержанности, уменье высказывать многое в немногих словах», а если к этому присоединится еще популяризация, то писателю будто бы ничего не остается, как поклоняться, веровать и проповедовать, хотя бы с примесью некоторой ереси. Едва ли можно найти более строгое осуждение публицистики в принципе и едва ли можно считать его справедливым. Оно имело бы основания только тогда, когда бы шла речь о каком-то идеальном обществе, стоящем на одинаковом уровне развития не только со своими публицистами, – в которых не было бы тогда и нужды, – но даже и с просвещающими его учеными. Подобная аркадия может существовать только в тиши профессорского кабинета или, вернее говоря, воображения, а переносить понятие о ней даже хоть бы на университетскую аудиторию было бы ошибочно, как это, вероятно, известно почтенному профессору по собственному опыту. Как ни важны указываемые им необходимые качества для ученого, но для общества их мало: обществу нужно указание направления и цели тех исследований, на которые его приглашают обратить внимание. Труд г. Чупрова, при полной самостоятельности и беспристрастности научного исследования, не лишен подобного публицистического оттенка, что, по нашему мнению, составляет его достоинство, а не недостаток, как думает г. Бунге. И в самом деле, нам кажется неразрешимым с «ученой» точки зрения вопрос, кому же заниматься публицистикой, необходимость которой «при существующих условиях» едва ли можно оспаривать: дилетанты для этого не годятся, а ученым, дескать, неприлично – они должны пребывать в олимпийском спокойствии. Несостоятельность такого требования доказывается деятельностью самого г. Бунге, который по временам меняет строгий стиль исследования на перо публициста (как, например, недавно по вопросу о положении киевских кредитных учреждений) и тем, конечно, способствует развитию общественного понимания в отношении трактуемых им вопросов. Что касается предпочтения того или другого принципа в решении общественных задач, то мы совершенно согласны с провозглашаемым г. Бунге принципом Цешковского, но дело только в том, что собственно публицистике очень часто, особенно в «существующих условиях» нашего общества, приходится не столько заботиться о способе применения справедливости, сколько, по-видимому, предрешая этот вопрос, доказывать и разъяснять самый факт ее нарушения, далеко не для всех очевидный. Конечно, при этом могут проскальзывать иногда односторонние взгляды, так как здесь именно и важно чаще всего уяснение одной только стороны дела – другая у всех на виду; если и замечается излишнее увлечение, то оно есть только результат реакции против общественной спячки и апатии или еще хуже – против излишнего увлечения эгоистическими интересами. При свободе полемики и обмена мнений, при отсутствии искусственной поддержки некоторых доктрин, вызывающей прямо противоположные результаты, крайности сглаживаются сами собой, и обществу остается из разноречивых мнений тот же беспристрастный вывод, какой дало бы ему и чисто научное исследование, не всегда способное, однако, возбудить к себе в массе достаточный интерес. В этом-то возбуждении и весь смысл публицистики. Без нее даже сама наука потеряет значительную долю своей жизненности, свою энергию, и успехи ее неминуемо ослабеют.