Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Концепциям Пашуканиса и Бермана (активных разработчиков Конституции 1936 г.) об отмирании права и противопоставлении диктатуры и «революционной законности» противопоставлен тезис об их слиянии. «Диктатура пролетариата является источником социалистической законности», которая сама меняется в зависимости от «обстановки, в которой партия и советская власть осуществляет строительство социализма». «Право, – разъясняли советские юристы-чекисты, – выражено прежде всего в законе. Следовательно, социалистическое правосознание и означает прежде всего правильное понимание социалистического закона, понимание той политической цели, которую преследует данный закон. Социалистическое правосознание судей служит, т. о., гарантией правильного толкования законов в соответствии с их действительным смыслом, применения их в духе социализма»[1166]. Эти темы стали вполне актуальны в свете разворачивающегося массового террора и получили развитие в ходе принятия Конституции и обсуждения «Проекта положения о судоустройстве СССР»[1167].

Легитимация и перестройка судебной системы включала три направления. Во-первых, для внешнего использования постулировалось жесткое противопоставление советского государства фашистскому, где обвиняемый в суде лишается всех прав, представленных буржуазно-демократическим законодательством, «подвергается всевозможным истязаниям, надругательствам и пыткам, превращается в бесправный “объект исследования”, каким он был в средневековом инквизиционном процессе». Напротив, советское законодательство «в соответствии с принципами социалистического демократизма и социалистического гуманизма» якобы «обеспечивает обвиняемому все права и возможность защищаться от предъявленного ему обвинения»[1168]. Во-вторых, проводилось последовательное ограничение принципа «социалистического гуманизма» принципом классового характера правосудия. «Советскому суду, – говорили его апологеты, – нечего скрывать»: «он силен своим авторитетом среди трудящихся, он силен тем доверием, которым пользуется у советского народа», руководствуется «сталинской заботой о людях» и осуществляет ее в сфере правосудия. «Социалистический гуманизм, однако, ни в какой мере не означает попустительства в отношении врагов народа, расхитителей общественной собственности, диверсантов, шпионов и т. д. В отношении всех этих изменников и предателей наш суд беспощаден»[1169]. В-третьих, навязывалась кадровая селекция судей в рамках кампании по борьбе с инакомыслящими – «вредителями всех мастей, проникшими как в органы суда, так и в область теоретической правовой работы», задачей которых являлось снизить авторитет суда и «его роль, как орудия диктатуры пролетариата, подорвать доверие к нему со стороны трудящихся». Террор против юридического сообщества мыслился не как единовременная акция, но как тотальный перманентный контроль над ним. «Карта врагов бита! Наша славная советская разведка во главе со сталинским наркомом тов.

Н. И. Ежовым своевременно разоблачила их и развеяла в прах». Но «последствия вредительства, – отмечали сталинские юристы, – до сих пор изживаются крайне медленно и это неизбежно сказывается на качестве работы судебных органов»[1170]. В-четвертых, закреплялись новые стереотипы социальной и когнитивной адаптации юридического сообщества.

Данная цель осуществлялась в рамках постановления ЦИК и СНК СССР от 5 марта 1938 г. о юридическом образовании – создании правовой академии, школ, курсов переподготовки судей, прокуроров, нотариальных работников, секретарей народных судов и райпрокуратур. Инструментами террора стали уничтожение руководителей и профессуры центральных и региональных юридических институтов, изъятие написанных ими учебников, принятие новых образовательных стандартов и идеологических требований к сообществу. Констатировалось «отсутствие систематического контроля за качеством преподавания», «недостаточная идейно-политическая работа в Институтах» и выдвигалась задача «лучше растить научные кадры и готовить специалистов в Институтах, добиваясь скорейшей ликвидации последствий вредительства»[1171]. Следствием стало формирование слоя советских юристов, воспитанных в догматических традициях, преданность которых режиму поддерживалась рафинированной системой поощрений и кар, сохранявшейся до конца СССР.