Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Эти умозаключения приводили критиков к отрицанию однопартийного режима: «Пока у нас будет одна партия, – писал один из них, – то как бы она себя ни называла, какие бы прекрасные и высокие цели она ни ставила, как бы она ни старалась, нормально общество развиваться не будет… Именно эта партия будет фактически хозяином в стране. Вернее даже не вся партия, а ее руководство. Народ же будет лишен власти и будет играть роль пассивного слушателя и нерадивого исполнителя». Приводя в качестве аргументов сравнения СССР с маоистским Китаем и Испанией, именно в это время выходящей из диктатуры (классическая договорная модель перехода к демократии, реализованная в 1974–1978 гг.), он видел решение в демократизации системы путем передачи власти советам. Другие указывали на советский исторический опыт: «Не одобряю я, – заявлял один из них – концепцию права на власть у одного лица. Все это прошлый, не оправдавший себя путь, стоивший советским людям десятки миллионов жизней, не соответствует социалистическим целям, опасный на будущее стране, т. к. подрывает ее авторитет и сковывает инициативу трудящихся»[1888].

Критика нравов партийной элиты включала обвинения в появлении новой касты, нарушении принципа равенства в распределении доходов, существовании несправедливых привилегий (закрытых магазинов, поликлиник, угодий для охоты, непомерных земельных участков и проч.) и требования их отмены во имя возврата к «коммунистическим принципам» и «ленинским нормам». «А как же, – недоумевали авторы писем, – с равенством советских людей? И как понимать при таких порядках “общенародное государство” и развитой социализм?»[1889] Констатировав, что партийное руководство перенимает чуждые ритуалы классовых врагов, критики предлагали партийцам «придерживаться своих, коммунистических, этических норм, основанных на ленинской скромности, простоте, человечности, деловитости», и заявляли, что «руководство государством не должно долго находиться на своих должностях». На высших должностях (включая Генсека ЦК КПСС) предлагалось находиться не более пяти лет[1890] и ввести возрастное ограничение для пребывания на руководящих должностях (65 лет)[1891].

В отношении включения в Конституцию принципа руководящей роли партии мнения разделились. Одни воспринимали его как сугубо негативное явление: «Ст. 6 вообще беспартийные массы лишает всего… – б/п не имеет права занимать какую-нибудь руководящую должность не только в советских и государственных органах, но и хозяйствах». Другие, возможно не без иронии, напротив, предлагали «права и власть членов Политбюро ЦК КПСС в Конституции СССР закрепить законодательно», выдвигая идею соединения должностей Генсека и Президента СССР[1892]. Эта идея была реализована Брежневым в соединении постов Генерального секретаря и Председателя Президиума ВС СССР в 1977 г., что официально интерпретировалось как признание возрастающей роли партии в государстве.

Все эти мнения представляют систему противоречивых общественных ожиданий – это голос простого народа, отражающий актуальность темы справедливости и общее недовольство однопартийной диктатурой. Недоверие к партии выражалось в том, что бóльшая часть критических рекомендаций представлена в анонимной форме, очевидно, из-за опасения репрессий. Конечно, настоящие интеллигенты вообще не писали писем, прекрасно представляя механизм работы репрессивно-бюрократической системы и иллюзорность подобных ожиданий.

9. Существо дилеммы: следует ли конституционализировать роль партии?

Появление в Конституции 1977 г. формулы о руководящей роли партии выражало несколько тенденций позднего советского политического режима. Во-первых, стремления укрепить однопартийную систему, столкнувшуюся с вызовами глобализации, прав человека и требованиями национального самоопределения; во-вторых, придать этой репрессивно-бюрократической системе видимость конституционных гарантий во избежание использования неопределенности норм (о соотношении советов и партии) ее оппонентами (что ранее было не нужно в условиях тотального террора); в-третьих, усилить выветривающуюся идеологию новым моральным импульсом «в соответствии с нравственными принципами, включаемыми Программой КПСС в Моральный кодекс строителя коммунизма»[1893].