В ходе дискуссии в Комиссии центральной темой оказался вопрос о соотношении базовых принципов федерализма, национализма и советизации. Основной докладчик по этой проблеме Рейснер, имея в виду программный «идеал социализма» и ссылаясь на опыт Швейцарии, настаивал на отказе от традиционного национально-территориального принципа построения федерации, заявляя, что в основу следует положить коммунитарный принцип, создав федерацию коммун – «живых единиц» политической власти, способных через советские институты выразить различные (национальные, социальные и экономические) региональные интересы трудящихся масс. Подобная структура федерализма, по его мнению, позволяла совместить коммунизм и национализм: самоуправление наций не отменяется, а реформируется через советы, построено на принципах не национального, но территориального представительства, что не мешает советам отстаивать национальные интересы[522]
. Этот тезис был поддержан левым коммунистом М. Покровским, заявившим, что положение о национальном принципе самоопределения «нужно совершенно оставить, мы строим свою федерацию отнюдь не на национальном принципе», тем более что его могут использовать классовые враги, например немцы, поддержав идею самоопределения Эстляндии и Лифляндии[523]. «Если мы примем в основу проект т. Сталина, – говорил он, – то мы не уйдем от того хаотического положения, которое существует сейчас, потому что эта резолюция не отвечает ни на один вопрос»[524]. Были отвергнуты и формальные аргументы сторонников национального принципа: когда III Съезд Советов принял декларацию о федерализме, разъяснял Стеклов, речь шла о Финляндии, Украине, Белоруссии. Раз их нет (после Брестского мира), то «никакой федеративной республики нет и это слово потеряло всякий смысл».Сталин в альтернативном содокладе, напротив, настаивал, что следует говорить о «Российской республике как о федерации советских республик народов России, причем подчеркивается как объективная единица область, отличающаяся особым духом, национальным составом населения, единым населением». «План тов. Рейснера, – резюмировал он, – я считаю неподходящим»[525]
. Данный подход не устраивал его анархической «вакханалией федерализма» – возможностью произвольной группировки территорий, в результате чего «возникнут у нас сотни единиц, отношения с которыми будет устроить крайне трудно»[526]. Швейцарской модели федерализма была противопоставлена модель Американских Штатов, где, по мнению Сталина, существует «государство федеративное, но штаты передали 2/3 власти федеральному правительству». «К этому типу федерализма мы идем»: «разница чисто классовая».Трактовка федерализма на национально-территориальной основе вступала в очевидное противоречие с проектом государства-коммуны, что не замедлили подчеркнуть оппоненты большевиков – максималисты, левые эсеры и коммунисты. Первые (А. Бердников) вообще не видели смысла в федеративной структуре: «от принципа федерации надо отказаться, все законные интересы можно удовлетворить понятием автономии», вторые отрицали предложенную трактовку национального детерминированного федерализма. «Построение тов. Сталина, – заявил А. Шрейдер, – это типичное империалистическое построение, типичный кулак, который к тому же, не стесняясь, заявляет, что он кулак. Тов. Сталин настолько привык к такому положению, что в совершенстве усвоил себе даже империалистический жаргон, – “От нас требуют – мы даем”». «Это все та же самая, совершенно непонятная для меня, психология, которая остается пережитком старого и от которой надо отказываться»[527]
. Каким образом, спрашивал он, национальный принцип соотносится с классовым? «Будьте логичны – говорил Шрейдер, – ведь в национальность входят все классы (голос: советская национальность). Что значит советская национальность? Советская национальность еще пока не существует (голос: советы – национальное учреждение). Советы не национальное учреждение, а учреждение классовое. Невозможно называть его национальным. Я не понимаю происходящего здесь смешения понятий»[528].