Состав российской элиты был достаточно текучим и, в отличие от Японии, вполне открытым для иноземных вливаний (таких людей признавали высокими «по иноземству»). Среди «высоких по иноземству» было много татар, и в «государевом родословце» потомки царей казанских, астраханских и крымских стоят сразу вслед за удельными князьями киевскими, владимирскими и московскими, опережая потомков князей литовских, черниговских, суздальских и др.[676]
На соборе 1682 г. было предложено составить книги нескольких категорий в зависимости от срока начала службы родоначальников фамилий. При этом первая книга должна была включать те «честные и княжеские роды», которые были на службе при Иване IV[677], т. е., если исходить из апеллирующих к мифу японских понятий[678], глубина исторических оснований для ранжирования российской элиты этого времени была чрезвычайно мала (в России отсутствовала строгая генеалогическая система, определявшая «тип родоначальника»). Вместе с конструированием царских династических легенд некоторые фамилии также стали апеллировать к своему мнимо татарскому или же «римскому» происхождению (например, Римские-Корсаковы), но это не смогло предотвратить положения, когда, по словам Г. Котошихина, многие знатные роды уже к середине XVII в. «без остатку миновалися».Кроме того, важно иметь в виду, что наиболее общим принципом социального деления было чрезвычайно резкое противопоставление по линии царь — подданный. Считалось (и в этом можно углядеть монгольское влияние), что все в стране находится в полной собственности царя. Это касается как самой земли, так и всех «объектов», находящихся в пределах этого пространства. В эту же категорию попадали и люди: все подданные царя считались его «рабами» или же «холопами»[679]
. Социальная иерархия даже высшей элиты была по отношению к царю иерархией холопов, а не аристократов.В силу сравнительно слабого развития аристократического начала в России широкое распространение получили временщики, т. е. те лица, которые, согласно представлениям боярской аристократии, в силу своего незнатного (малознатного по сравнению с боярской аристократией) происхождения, не имели права на то влияние, которое они приобрели (М. Юрьев-Захарин и Ю. Шигона-Поджогин при Василии III, Сильвестр, Адашев, Б. Вельский, А. Щелкалов, сын приказного чиновника А. С. Матвеев и др.). Возвышение Б. Годунова также следует воспринимать в этом же контексте. Словом, сделать «стремительную карьеру» в России (в особенности начиная с правления Ивана IV с его целенаправленным «перебором людишек») было намного проще, чем в Японии, где существовало множество ограничителей (происхождение, система регулярных аттестаций на должность, строго организованная ранговая система с ограниченной возможностью «перепрыгнуть» через ранг), которые не давали простора для быстрого возвышения ни талантам, ни проходимцам. Почти при всех царях такие временщики имелись (можно сказать, что они были неотъемлемой частью системы управления), а сам царь имел по существу неограниченное право приблизить любого человека в обход обычаев «старины». Обычно такое приближение рано или поздно заканчивалось решительным отрешением от дел, что отличает временщиков от меритократов, т. е. угроза потерять свое положение была в России также значительно выше, чем в Японии.
Таким образом, в Японии принцип аристократизма был проведен в жизнь с гораздо большей последовательностью, чем это наблюдается в России. Несколько утрируя, можно сказать, что в Японии, как уже отмечалось, все должности, начиная с самого тэнно, были наследственными, а в России наследственной была только должность царя.
Судебная функция
. Судебная функция правителя является, как известно, одной из его главнейших прерогатив. Видимо, не существует племенных или государственных образований, где бы вождь или монарх не считался верховным судьей, ибо одним из основных предназначений правителя является обеспечение (организация) коммуникации (в частности, разрешения конфликтов) между различными людьми, социальными группами, сословиями, классами, институтами, учреждениями и т. д.