Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Бóльшая часть традиции, обсуждающей «гражданскую религию», не дает однозначного ответа на этот вопрос. Мадзини, например, описывает патриотизм так, что, кажется, он понимает его инструментально и даже использует метафору инструмента (это «рычаг»). Однако он не отрицает, что патриотические чувства также могут быть неотъемлемой частью хорошего общества, однажды достигнутого. Исследование сострадания Дэниела Бэтсона, к которому мы не раз обращались за прояснением вопросов мотивации, ценит эмоциональный опыт в той мере, в какой он способствует альтруистическому поведению, а не в той степени, в какой он приводит к пристрастности и неравномерности. В то же время, как и Мадзини, Бэтсон не отрицает, что может существовать такой тип сострадания, который является неотъемлемой частью хорошей личности и без которого человек, ведущий себя очень альтруистично, не может быть признан гармоничной личностью. Джон Стюарт Милль и Рабиндранат Тагор, два наших главных теоретика, решительно склоняются к тому, чтобы оставить эмоциям более самостоятельную ценность, хотя также признают их полезность. «Религия человечества» Милля – это не просто удобное средство для согласования личной и общей полезности; он настаивает на том, что это подходящий способ чувствовать родство с другими, и «Автобиография» Милля настаивает на важности эмоционального развития для осмысленной жизни. Презрение Тагора к апатии и монотонности и его очевидная любовь к богатству эмоций не оставляют сомнений в том, что он признал бы любое общество, достигшее целей по распределению без внутреннего живого биения сердца, не только невозможным, но еще и совершенно непривлекательным. Трактовка Ролзом политических эмоций в «Теории справедливости» убедительно свидетельствует об идее их внутренней ценности: эмоции любви и благодарности, которые он описывает, являются ценными составляющими идеала гражданина. В «Политическом либерализме», однако, он, по-видимому, заключает это утверждение в скобки, не предлагая никаких аргументов в защиту этого тезиса.

Что же моя книга говорит по этому поводу? Вопрос о политическом либерализме делает этот тезис скорее трудным, чем легким. Если мы хотим получить политическую концепцию, которая в конце концов может стать объектом пересекающегося консенсуса людей, чьи религиозные и светские взгляды на жизнь различны, то ей нужно быть довольно скромной в некоторых отношениях, не делая слишком много спорных заявлений о том, что в конечном итоге имеет смысл в жизни. Когда мы ступаем на спорную территорию таких эмоций, как сострадание и любовь, когда мы говорим о трагической скорби и комических празднествах – нам будет легче заручиться поддержкой всех, если мы скажем, что эти формы публичных мероприятий и эмоции, которые они культивируют, подобны швейцарскому армейскому ножу, то есть полезны в работе, но необязательно ценны сами по себе. Что касается того более фундаментального вопроса, то каждый человек должен решить его сам для себя в соответствии со своим более общим взглядом на мир. Существует множество свидетельств, подтверждающих, что публичные эмоции полезны с инструментальной точки зрения и что они останутся нужными до тех пор, пока нестабильность является проблемой, с которой необходимо бороться – то есть до тех пор, пока нациями управляют люди, которые могут ошибаться, и, безусловно, в нациях, где стремление к справедливости все еще несовершенно. Так что гораздо легче поддаться искушению и отказаться от рискованной затеи, сказав что-то банальное и не вызывающее споров, а не что-то более глубокое и потенциально спорное.

Является ли это, однако, более спорным, когда мы думаем о неидеальных обществах, спорящих о справедливости и стремящихся к ней? Очень часто люди совсем не удовлетворены своей страной, такой, какая она есть, и все же где-то глубоко в сердце они к ней привязаны. Именно такую любовь пыталась описать эта книга – любовь, которая принимает несовершенства и все равно стремится к справедливости. Так же как дружба и любовь прекрасны лишь тогда, когда внимание направлено не на идеальный образ другого, а на реального человека со всеми его недостатками и изъянами (конечно, не без критики или споров), – то же самое с любовью к городу или стране. Она проникает под кожу, не сдерживаемая несовершенством, и позволяет разным людям, которые по разным, часто не связанным друг с другом причинам не довольны реальностью, взяться за руки и вместе войти в общее будущее.