Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Общество, о котором мы говорим, неоднородно. В нем представлены различные религии, различные этнические, расовые и сексуальные группы, а также широкий спектр политических взглядов. Уважительное отношение к этой неоднородности требует, как мы настаивали, политической практики в духе ролзовского «политического либерализма», а не выстраивания институций или формирования общественной культуры вокруг одной доминирующей группы и ее идей[605]. Это требование подняло сложные вопросы: как общественная культура нации, отвергающей все религиозные и идеологические установления, может обладать необходимым содержанием и структурой, чтобы быть способной к поэзии, риторике и искусству, которые движут реальными людьми?

Политический либерализм требует, чтобы общественная культура была одновременно узкой и скромной: узкой – в том смысле, что она касается не каждого отдельно взятого аспекта человеческой жизни, а только более всего относящихся к политике (включая, однако, основные социальные и экономические права); скромной – в том смысле, что она не берет на себя никаких обязательств по спорным метафизическим вопросам, например о вечной жизни или природе души. Она должна быть такой, чтобы со временем стать объектом «пересекающегося консенсуса» среди множества разумных общих взглядов на жизнь, которые есть в обществе. Нам, конечно, не нужно показывать, что пересекающийся консенсус уже существует: ни концепция Ролза, ни моя этого не требуют. Однако нам нужно показать, что со временем консенсус может появиться, и для этого нам необходимо продемонстрировать, что рассматриваемая нами публичная культура не создает иерархий религий или других взглядов на жизнь и не унижает и не маргинализирует одни за счет других.

И это ограничение действительно бросает нам вызов, но не обрекает наш проект на гибель. Иногда символы, находящие отклик в обществе, заимствованы из религиозной традиции, но они могут быть адаптированы к универсальному языку общества, не будучи исключающими, если они развиваются вместе с устойчивым плюрализмом. Так, Кинг заимствует много образов у пророков (а также из Шекспира и популярной музыки). Однако он использует эти аллюзии как своего рода гражданскую поэзию и очень ясно дает понять, что он смотрит в будущее, которое включает всех на основе равенства. Точно так же Ганди использует индуистскую символику, но окружает ее продуманными ритуальными жестами, подчеркивающими равенство мусульман и христиан. Другие примеры в третьей части (Центральный парк, Миллениум-парк, Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме и многие другие) свободны даже от намека на то, что их питает какая-то доминирующая идеология. Так, политический либерализм напоминает нам о необходимости сохранять бдительность в отношении проблемы плюрализма и опасностей иерархии и единой идеологии, но он не обрекает общественную культуру на банальность или молчание.

В каком-то смысле проект, предпринятый в этой книге, явно полезен для целей политического либерализма, поскольку он снова и снова показывает, как реальные люди разных религий и других идентичностей могут быть объединены вокруг общего набора ценностей с помощью искусства и символов. Поэзия, музыка и искусство – великие объединители: они побуждают людей выйти за пределы своего эго и создают сообщество. Когда люди смеются – будь то над карикатурами Билла Молдина или над отражениями собственных тел на «Облачных вратах» Аниша Капура, – они разделяют то, чего раньше не разделяли, и их различия становятся меньше. Общая скорбь – как на поле битвы при Геттисберге, так и у Мемориала ветеранов войны во Вьетнаме – обладает такой же объединяющей или даже исцеляющей силой. Песни о национальной гордости и устремлениях аналогичным образом способносны формировать или изменять национальную идентичность. В «Джанаганамане» прямо поется, что индийцы из разных регионов и разных религий объединяются вместе вокруг общего набора политических идеалов. Но и бесчисленные примеры публичного искусства и риторики имплицитно выполняют ту же задачу. Как идея «из многих – единое» могла ли когда-нибудь стать реальной? Искусство дает бóльшую часть ответа на этот вопрос. Очарование искусства приглашает реальных людей объединиться там, где без публичной поэзии они могли бы оставаться порознь.

V. СОДЕРЖАНИЕ И СВОБОДА