Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

У публичных произведений искусства, памятников и парков нет никакой возможности оставаться эмоционально нейтральными. Они должны быть организованы одним способом, а не каким-то другим, и если они вообще оказывают какое-либо эмоциональное воздействие, то оно должно быть какого-то определенного типа. Проходя мимо них, вы становитесь уязвимыми перед их приглашением. Однако даже это не является нежелательным типом патернализма, поскольку не отменяет критику или выбор. Как показала история с Мемориалом Рузвельта, часто критика может даже изменить саму работу – только время покажет, каким образом. Следовательно, в худшем случае приглашение, поступающее от парка или памятника, похоже на «подталкивание», описанное Ричардом Талером и Кассом Санстейном в «либертарианском патернализме», который устанавливает варианты по умолчанию, но это не мешает вам делать, говорить или думать иначе[606]. Большинство людей, проходящих вдоль Мемориала ветеранов войны во Вьетнаме, обнаружат, что их эмоциям бросают вызов определенными способами. И это выражается в том, как художник спроектировал свою работу. Но всегда можно просто не пойти туда или же пойти туда, заранее настроившись против приглашения, исходящего от Мемориала. Публичные произведения искусства должны задавать параметры по умолчанию; единственная альтернатива этому – отсутствие публичного искусства вообще или же искусство такой ошеломляющей посредственности, что оно не несет в себе вообще ничего.

На самом деле, маловероятно, что незаурядное искусство будет навязывать унылое единообразие и однородность. Когда мы думаем о тоталитарных режимах, которые пытались навязать свою точку зрения через искусство, мы всегда обнаруживаем плохое искусство: например, советский реализм и его многочисленные вгоняющие в сон родственники. Настоящие художники – это инакомыслящие, как «сумасбродные» баулы Тагора. Эта книга с самого начала придерживалась непредсказуемого и своеобразного в искусстве: фонтан Крауна, «Облачные врата», поэзия Тагора, вдохновленная баулами. Желание Конта контролировать художников и содержание их работ было ошибочно.

Иными словами, нет ничего плохого в том, что нация занимает определенную позицию, в том числе эмоциональную, и позицию, выраженную через искусство. Нации должны отстаивать что-то – на самом деле много чего. И они должны распространять свои идеалы разными способами. Единственное, что могло бы поставить свободу под угрозу, – это подавление различных мнений.

VI. ПРИСУЩЕЕ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНОЕ

Но мы все равно должны спросить, какое значение любовь имеет для справедливости? Являются ли общественные эмоции, о которых мы говорили, просто инструментами, которые справедливое общество использует для достижения своих целей и их поддержания, как только они достигнуты? Или же они – в том виде, в каком они претворяются в реальной жизни граждан, – являются частью цели, к которой стремится общество? Другими словами, если бы мы однажды достигли наших политических целей и имели бы обоснованную уверенность в том, что они будут стабильно поддерживаться в будущем, – то мы бы больше не нуждались в политической любви? Несмотря на то что наш аргумент состоял в том, что стабильность на самом деле невозможна без эмоциональной вовлеченности, которая содержит как частные элементы, так и элементы, основанные на принципах, нам все равно необходимо задать этот вопрос, потому что он касается самого сердца того, что мы ищем. Хотим ли мы чего-то просто очень полезного, как швейцарский армейский нож (и давайте предположим, что нет никакого другого инструмента, который мог бы справиться с различными работами так же хорошо, как этот нож), или же хотим чего-то, обладающего особой ценностью и красотой, без чего наша общественная жизнь была бы неполной? В конце «Фигаро» хор поет о том, что «лишь любовь» позволила их дню закончиться счастливо. Но похожа ли любовь на лестницу, которую можно отбросить, как только счастье будет достигнуто? Или она является частью какого-либо (общественного) счастья, которую мы должны признавать как таковую?