Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

Теперь, с принятием постановления Партия определяет и решает, что считать уклоном, отходом от марксизма-ленинизма, но не сами философы, как это практиковалось ими раньше. Это новая политика в области идеологии помогла спасти ламаркизм от полного искоренения. Что касается самих ученых-естественников, то провозглашенная в постановлении «беспощадная критика всех антимарксистских установок в естественных науках» не является их задачей и если они по мнению философов, т.  е. теперь как бы по решению государственной власти идеологически оступились, то это надо принять к сведению и исправиться. Ученые должны заниматься наукой и не лезть в идеологические споры, т.  е. в политику. Если уж им это так хочется то на это надо получить разрешение со стороны государственной власти, самодеятельность в этом деле теперь не поощрялась. В этой связи поучителен пример биохимика С. С. Перова. Когда его стали вынуждать покаяться как ламаркиста в механистических ошибках, то он отверг все обвинения как субъективные, идущие от меньшевиствующих идеалистов. В правительственных постановлениях ни о ламаркизме, ни обо мне лично ничего не сказано. Поэтому укажите конкретно, в чем я ошибался, а уж упорствовать в неприятии самокритики я не буду. Мы уже видели, что никаких серьезных обвинений ламаркистов со стороны идеологов не было. Кто же в новых условиях решится снова выдвинуть политические обвинения против ламаркистов. Теперь надо получить на это разрешение сверху, а самодеятельность в этом деле может быть строго наказана. Поди определи, с какими целями низовые организации начали идеологическую кампанию против ученого. И от С. С. Перова отстали.

Все, о чем мы сейчас говорим, это выражение политики И. В. Сталина как руководителя государства. Но Сталин был не только руководителем СССР. В эти годы шло его становление как вождя советского народа и как творца нового этапа в развитии марксизма-ленинизма. Поэтому когда возникла полемика вокруг ламаркистских «заблуждений» Энгельса, то нет сомнений, что Сталин мог проявить к этим спорам живой личный интерес, пытаясь разобраться в существе споров и понять – ошибся Энгельс в своем объяснении происхождения человека или нет. Этот вопрос был важен для него как ведущего на нынешнем историческом этапе теоретика марксизма. И вопрос теперь касался даже не столько Энгельса, сколько его лично – не ошибся ли он сам, предрекая в 1906 г. будущее за ламаркизмом, который должен одержать победу над неодарвинизмом.

Сталин поэтому следил за настроениями теоретиков марксизма. И когда он увидел, что они во второй половине 1920-х гг. резко и немотивированно изменили свою позицию от открытой поддержки ламаркизма на противоположную, начав с ним бескомпромиссную борьбу, то это не могло его не удивить, во всяком случае привлекло его внимание. Нельзя же признать за серьезный мотив то, что к это-времени они удосужились прочитать учебники генетики и убедились в правоте приводимых в них результатов. Сразу встает вопрос, почему они раньше не изучили эти учебники?

Несерьезность и слабая обоснованность критики ламаркистов со стороны тогдашних генетиков и философов бросается в глаза. И это могло вызвать у него подозрение, что за сменой курса в отношении ламаркистов и за их идеологическими обвинениями стоит политический заказ. Если я по истечении многих лет увидел в бессодержательности дискуссий и групповщине в нападках друг на друга противостоящих сторон слишком много политики, то от него, внимательно следившего за развитием дискуссии, это тем более не могло укрыться и по тем оргвыводам, которые были сделаны, виновными в этом он признал деборинцев.

Представляю удивление Сталина, когда он вдруг понял, что деборинцы, ранее безоговорочно признававшие ламаркизм, вдруг немотивированно перестроились и стали обвинять ламаркистов и тем самым его, Сталина, в механистическом искажении марксизма. Пытаясь уяснить существо дела, он увидел, что эти обвинения несерьезны, ничего не стоят, можно сказать, притянуты за уши, и это могло означать, что внедрялись они по каким-то политическим, но негосударственным соображениям, раз он сам не был поставлен в известность. В те времена в общении между коммунистами поддерживался дух партийного товарищества. Поэтому я не исключаю, что при случае Сталин мог напрямую спросить А. М. Деборина, кому из вас пришла в голову мысль представить товарища Сталина главным врагом марксистской диалектики, кто надоумил М. Л. Левина встать на защиту неприемлемых установок А. С. Серебровского, направленных против Ф. Энгельса, и почему А. М. Деборин не внес ясность в этот важнейший для коммунистов политический вопрос. Как никак речь идет о политической репутации классика марксизма и не только его, а, как теперь выясняется, и самого Сталина.