Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

Кто же увидел ранее в нем опасность, с которой следует решительно бороться. Мы уже предложили возможный ответ – то были политики, противостоявшие Сталину. Сталин еще с дореволюционных времен сочувственно относился к ламаркизму. А вот что он (2004в, т. 3, с. 294) написал 31 октября 1947 г. в письме к Т. Д. Лысенко: «Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицавшие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину» (выделено нами).

О наследовании приобретенных свойств одним из первых заговорил Ламарк. Сталин однозначно связал мичуринскую биологию с ламаркизмом, при всем этом, конечно, не отождествляя их, рассматривая первую как нечто самостоятельное, во многом новое, имеющее своим источником обобщение новаторских результатов теоретико-практических трудов И. В. Мичурина в нашей стране. В 1906 г. Сталин (2004а, т. 1. с. 73) говорил о значении «в биологии теории неоламаркизма, которой уступает место неодарвинизм». В 1947 г. он уже говорит о появлении в нашей стране продолжателя дела Ламарка – И. В. Мичурина, за которым в науке будущее.

Это мнение Сталина хочется дополнить высказыванием зарубежных специалистов, сделанным годом раньше. Хадсон и Риченс (Hudson, Richens, 1946, р. 4), говоря о вкладе в развитие генетики советских ученых, указали на трех наших исследователей, выступивших с принципиально новыми идеями: «Едва ли здесь есть необходимость указывать на большой вклад, который уже внесли российские генетики в мировую генетику. Фитогеографические исследования Вавилова относительно происхождения хлебных злаков, пионерская работа (pioneer work) Мичурина по отдаленной гибридизации и исследования Лысенко по вернализации представляют собой такое содействие в развитие биологии, которое с лихвой превышают любые дискуссионные разногласия». Это ведь наши ученые сделали все, чтобы предать забвению выдающиеся работы наших соотечественников, которые тогда признавались иностранцами как новаторские.

Но вернемся к нашей теме идеологического осуждения механоламаркистов. Мы уже приводили мнение А. С. Серебровского о сочувственном отношении большинства марксистов к ламаркизму. С 23 декабря 1930 г. по 6 января 1931 г. на заседаниях президиума Коммунистической академии прошла дискуссия по вопросам борьбы с меньшевиствующим идеализмом в естествознании. Выступивший на этой дискуссии А. С. Серебровский (За поворот… 1931, с. 61) отметил «что Агол и Левит тоже занимали ламаркистскую позицию». Последний придерживался ее осенью 1926 г., о чем он заявил, выступая в прениях по докладу М. М. Местергази «Эпигенезис и генетика», заслушанному 23 ноября на заседании кружка биологов-марксистов в Коммунистической академии (Местергази, 1927, с.  224–225): «Я почти целиком согласен с докладчиком [т.  е. с М. М. Местергази и, следовательно с генетиками], поэтому возражать по существу я не буду… Докладчик очень хорошо здесь отделяет то, что есть существенного и главного в дарвинизме, от тех примесей, которые не играют существенной роли. Но то же следует сделать и с ламаркизмом. Ламаркизм состоит из разных частей, и если нужно откинуть стремление к правильной градации, о которой писал Ламарк, если нужно откинуть наследование упражнения органов, если, как вполне правильно тов. Серебровский выставил еще в прошлом году это положение, поиски всюду адекватных изменений попахивают витализмом, то этим еще ламаркизм, как таковой, не исчерпывается, необходимо помнить, что принцип влияния внешней среды на организм наиболее четко и рельефно выражен все же в ламаркизме. И в этом смысле говорить о ламаркизме, как о чем-то включенном в дарвинизм, безусловно следует. Как будто докладчик и не говорил против этого, а только дает некоторую другую формулировку» (выделено нами).