Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

В. Н. Столетов, возвращаясь к поставленной им теме, предлагает говорить в данном случае не о науке, но о направлении: «В отличие от понятия “мичуринская генетика” понятие “мичуринское направление” имеет иной смысл. Понятие “мичуринское направление” используется как понятие “научная школа”… Когда говорят наука, имеют в виду объективную истину, систему научных объективных знаний, систему научных решений. Объективная истина – основа науки, ее фундамент. Когда же заходит речь о направлении в науке, рождается ассоциация о той или иной еще не решенной, но разрабатываемой сегодня научной проблеме, о той или иной совокупности решаемых вопросов». .

И. Т. Фролов (1968, с. 121), касаясь этого вопроса пишет: «Значит, направления в науке – это реальность, которую в принципе нельзя отрицать, что называется, с порога. Но и принимать ее без выяснения того, что вкладывается в понятие направления, также было бы неосмотрительным. Однако нас интересует не только и не столько то, что имеет место в принципе, а вполне конкретная ситуация в генетике… Можно ли было утверждать, что в генетике “сосуществуют” направления, одно из которых имеет в своей методологической основе синтетический подход, а другое – аналитический? Ответ на последний вопрос является основой ответа и на первый, и он может быть, на мой взгляд, только отрицательным».

И. Т. Фролов здесь критикует другого философа Г. В. Платонова (1965, с. 154), который, разделяя точку зрения В. Н. Столетова, считал, что «изучение живых тел на молекулярном уровне способствует преодолению многих противоречий, ранее раздиравших биологию, в особенности генетику. Речь идет о противоречиях между дарвиновско-мичуринским и вейсмановско-моргановским направлениями». «Г. В. Платонов – говорит И. Т. Фролов (с. 118–119) – лишь несколько “уточняет” мысль Н. В. Турбина и дает наименование двум направлениям в генетике, называя первое “синтетическим”, а второе – “аналитическим”. Он считает, что “оба эти направления различаются между собой не только по своему подходу к изучению организма, но и по характеру решения тех или иных теоретико-методологических проблем”. Но если речь идет о синтетическом (мичуринская генетика) и аналитическом (классическая генетика) подходах в изучении наследственности, то их совмещение в единую науку генетику лишь дело времени».

И. Т. Фролов в качестве одного из ведущих партийных философов того времени не может согласиться с такой примиренческой позицией. Это противоречило бы политике партии, которая в это время встала однозначно на сторону классической генетики против Лысенко[37]. Поэтому И. Т. Фролов считал, что противостояние двух направлений в генетике было временным, как результат младенческого максимализма: «если на первых порах развитие познания наследственности и изменчивости и приняло направление, противопоставляемое идеям и концепциям Ч. Дарвина, а затем также и И. В. Мичурина, то в последующем – и тем более в современных условиях – положение изменилось радикальным образом… Генетика органически впитала в себя дарвиновско-мичуринские идеи, причем зачастую – внешне независимо от них, как результат собственного развития» (с. 121).

В связи со сказанным ведущим на то время философом важно подчеркнуть три момента. Во-первых, И. Т. Фролов признает, что в начальный период своего развития генетика была антидарвиновской и антимичуринской, но что со временем она повернулась лицом к дарвинизму. Надо полагать, что эта временная антидарвиновская направленность генетики давала основание ее противникам в лице прежде всего Лысенко говорить о двух генетиках, правильной и неправильной. Во-вторых, речь у И. Т. Фролова идет лишь о мичуринских идеях. Воззрения Т. Д. Лысенко здесь выводятся за скобки, как ненаучные. Т.  е. философ «спасает» (как оказалось временно) лишь одного И. В. Мичурина, отделяя его от Лысенко. К моменту переиздания свой книги (Фролов, 1988) можно было бы немного смягчить ее тон. Но к этому времени Т. Д. Лысенко был полностью «уничтожен» и как ученый, и как человек. В этих условиях любая позитивная информация о нем могла бы быть неправильно истолкована образованным обществом.

В-третьих, встав на сторону классической генетики, идеологи, среди которых И. Т. Фролов был не последним человеком, воскресили стародавнюю политику конца 1920-х – начала 1930-х гг., когда из советской науки выпалывался ламаркизм. В то время будущий лидер советских генетиков Н. П. Дубинин писал (1929, с. 73): «Принятие хромосомной теории наследственности нацело устраняет всю концепцию ламаркизма». Однако какие факты заставляют нас считать, что хромосомная теория в общих чертах может считаться окончательно доказанной? Приведя доказывающие соображения, Н. П. Дубинин (с. 88) заключает: «Генетика и ламаркизм являют собой два противостоящих мировоззрения, всякая попытка их синтеза может привести только к эклектике, борьба между ними должна пройти до конца. Да ведь борьба собственно, и закончена. Но не нужно забывать, что борьба закончена главным образом по линии экспериментальной науки».