Заключая свое повествование о деле О. Б. Лепешинской, Я. Л. Рапопорт ([1988] 2003, с. 277) пишет: «Восстановлением норм общественной и политической жизни сопровождалось и восстановлением (хотя и весьма нелегким) норм подлинной науки, для дискретизации которой трудно было придумать более подходящий персонаж, чем О. Б. Лепешинская. Эта позорная страница в истории советской науки и вообще советской общественной жизни уходила в прошлое, хотя и не забыта окончательно. Однако не следует клеймить позором только О. Б. Лепешинскую. Позор тем деятелям, которые дали безграничный простор ее больному честолюбию, организовали гнусный спектакль с ее посвящением в гении, сделали всеобщим посмешищем старого человека, заслуженного деятеля Коммунистической партии, выставив его на позор и поругание вместе с советской наукой, и не только не понесли никакого наказания, но благополучно почивают на лаврах из шутовского венца О. Б. Лепешинской».
Я могу лишь отчасти согласиться с такой оценкой. Она мне кажется односторонней, поскольку видит во всем происшедшем лишь вину ученых. Ученые безусловно виновны в том, что использовали против своих коллег ненаучные, в том числе политические обвинения, т. е. были виновны в том, что сеяли вражду в рядах ученых, прикрывая это разговорами о необходимости защитить науку от невежд, лжеученых и научных проходимцев. Это прямо-таки бьет в глаза в скандальной истории с О. Б. Лепешинской. Но вражда и скандалы в научной среде ни в каком случае не могут идти на пользу науке. «Досадным пятном в советской биологической литературе» оказалась собственно не сама «ненаучная книга Лепешинской», но тот скандал, который сотворили ученые вокруг этой книги, скандал, продолжающийся благодаря усилиям западного агитпропа до сих пор.
О. Б. Лепешинская лишь повод для вмешательства западного агитпропа в наши дела.
С другой стороны политические обвинения, с которыми выступали ученые против своих коллег, по тем временам не казались чем-то экстраординарным. Это был, так сказать, привычный стиль жизни тех необычных лет. Поэтому не нам, живущим другой жизнью, порицать ученых. Но если мы рассматриваем поведение ученых как нормальное для тех лет, тогда и всё остальное, что было в той жизни следует рассматривать как норму и наши сетования по поводу печальной судьбы генетики уже нельзя признать справедливыми, и именно потому, что оценивают тот период с точки зрения норм жизни другой эпохи.
И как только мы встанем на эту точку зрения, то сразу станет ясно, что не ученые, но политики определяли стиль жизни, включая и стиль так называемых научных дискуссий, сеявших в то время лишь состояние вражды между учеными.
Поэтому, когда Я. Л. Рапопорт говорит, что это ученые «сделали всеобщим посмешищем старого человека, заслуженного деятеля Коммунистической партии», то он запамятовал о том, что сказал до этого, что даже «на покаяние надо было получить согласие власть предержащих, чтобы оно было принято». «Всеобщим посмешищем старого человека, заслуженного деятеля Коммунистической партии» сделали свои, такие же как она коммунисты. Когда академик Н. Н. Аничков говорил, что давление на нас (т. е. не только на него одного) было оказано из таких высоких сфер, то надо полагать, что он и другие, вовлеченные в это дело, доходчиво объясняли, к какому позору и потере престижа советской биологии это может привести. Возможно, что Н. Н. Аничков объяснялся теми же словами, с которыми выступил Я. Л. Рапопорт. Но это не было принято во внимание. И, следовательно, там в высоких сферах проводилась какая-то своя «политика» и проводников этой политики личная судьба О. Б. Лепешинской и судьба советской науки по большому счету не интересовала. Историки должны выяснить, какими мотивами там наверху руководствовались и какие цели при этом преследовали. Если, конечно, там есть, что выяснять. Мне этот сценарий принуждения ученых к лжесвидетельству кажется наименее вероятным, о чем я уже говорил.
В целом историю взлета и падения О. Б. Лепешинской нельзя считать конфликтом между учеными. Он является результатом спланированной акции коммунистических верхов, т. е. является внутренним делом коммунистов. Сам я лично полагаю, что поскольку работа О. Б. Лепешинской, против которой выступили 13 ленинградцев, получила одобрение со стороны Т. Д. Лысенко, который написал к ее книге предисловие, то ее дело было раздуто в качестве одного из элементов борьбы с Т. Д. Лысенко. Т. е. жестко критикуя О. Б. Лепешинскую, ленинградские ученые имели своей главной целью борьбу с Т. Д. Лысенко. И это было главной причиной, побудившей их выступить с общественной (т. е. через газету) коллективной критики работы О. Б. Лепешинской. Еще раз подчеркну, что застрельщиками в этом деле были политики, но не сами ученые. И мы знаем, что борьбу с Т. Д. Лысенко в то время активно вел Агитпроп.