Политические устремления Юлиуса Эволы

Принцип автаркии, о котором Эвола уже знал из мистических и эзотерических источников, нашел здесь свое философское обоснование и привел к авторитарному «Я» его философского периода.

Вторым мыслителем, которого следует упомянуть, был Отто Браун, попытавшийся провести анализ «Заратустры» Ницше уже в тринадцать лет и сказавший то, с чем вполне бы мог согласиться Эвола: «Очень странно, что Ницше никогда в полной мере не прививал мне принцип наслаждения жизнью, лишь принцип величайшего исполнения долга, однако, не в буржуазном смысле данного выражения».[12]

В «Очерках о магическом идеализме»[13] Эвола сам дословно цитирует Брауна: «Но на пути к своей цели я буду с полной силой отдаваться всему, что выпадает на мою долю; такова для меня свобода воли».[14]

Последующие отрывки также обнаруживают резонанс между мыслями Эволы и Брауна. Выдержка из письма Брауна к своим родителям за октябрь 1915 года: «Мне кажется необходимым то самообладание, которое в данном случае характеризуется правильной духовной позицией, – самообладание, страстно пылающее изнутри, но внешне суровое как кованая сталь, самообладание, прекрасно скрывающее неизмеримое. Когда я смотрю на наше государство, то этот символ бесконечности и всего того, что конечно, символ, на мой взгляд, особенно очевидный для других, символ, который я всегда несу в своем сердце, как святые несут имя Христово, предстает невероятно сильным, великим и обладающим совершенной формой, и вместе с тем преисполненным множеством движений и красочной игрой сил».[15]

Ст'oит вспомнить эти слова, когда позже мы коснемся взглядов Эволы на государство. Указанный выше отрывок цитируется в «Очерках о магическом идеализме».[16]

Отвращение Эволы к большевизму и американизму сложилось под влиянием сочинений графа Германа фон Кайзерлинга, а также следующего высказывания Брауна: «Если Германии суждено погибнуть, и мир будет разделен между Америкой и Россией (это означало бы смерть всего, что мы именуем нашими Богами)… всем нам… тем, кто еще любит этих Богов, по моему убеждению, было бы лучше покинуть мир, который станет столь несовместимым с нами, как это сделал Катон. Это время и его события так ужасны в своем размахе и могуществе, что всякая мысль воистину должна прийти в отчаяние, и только избавительный уход может нас выручить. Я до сих пор верю, что океан вновь чреват, как и в те времена, когда [Боги] отсекли серпом половой член Урана и бросили его в царство Посейдона, отчего из волн и пены родился Зевс.[17] Быть может, сегодня нам вновь следует ждать появления Бога, который возникнет таким же образом».[18]

Следующий отрывок является очень точным описанием устремлений Эволы, и, конечно, основным эмоциональным ключом к пониманию того, что он, вопреки своим сомнениям, хотел видеть в восходящем фашизме: «Грядущая эпоха должна быть эпохой безусловного синтеза, позитивной и конструктивной по самой своей природе, создающей новые формы и продолжающей органичным образом отливать формы старые. И нет большей опасности, которой следует избегать, нежели комфортабельное отступление к существовавшим прежде шаблонам. Иначе невероятная воля, великолепная стремительность этой богатой, динамичной, необходимой эпохи… были бы уничтожены. Я глубоко убежден в том, что лоно грядущих лет породит удивительные вещи; нам повредила бы утрата восприимчивости к этим недавно созревшим силам, коей грозил бы пресный дискурс, наподобие беседы о возрождении религиозности. Я считаю святотатственным, даже дьявольским, предположение о том, что время… этих огромных экономических, политических и культурных переворотов… могло бы когда-нибудь вернуться к тихим водам христианства, консолидированного с помощью государства. Я, как и прежде, решительно не приемлю христианство».[19]