Читаем Политическое животное полностью

Я расстегнул две пары застежек, скинул куртку и помог ей раздеться. Я видел – колено болело, но она не подавала виду. Во мне копилась вина за свою оплошность, успокаивало только, что травма не была серьезной, а девушка не обижалась. Она улеглась на толстый ковер перед камином и стала раздувать огонь. Ее лоб был наморщен, мне сразу захотелось запрыгнуть на нее, подурачиться, но я сдержал порыв и положил ей руку на шею. Она, не повернув головы, прижалась к ней щекой и потерлась. В ней было целое море тепла и нежности, но, отдавая его, она всегда была настолько углублена в себя, что мне казалось, будто и не важно, что это именно я. Я отогнал глупые мысли и взял с деревянной полки небольшой металлический ковш, отправил в него пряности, привезенные с собой, и поставил его на решетку перед камином. Девушка уже раздула небольшое пламя, подбросив к поленьям немного щепок, и, пока специи нагревались, я разделся и надел шерстяную накидку, купленную здесь в первый же день. Сухое красное вино шипело, попадая на нагретый металл, я добавил других специй, мед и вернул ковшик на решетку.

Мы лежали на ковре и пили глинтвейн, раз за разом опрокидывая ковш в толстые граненые стаканы.

– Мой папа моряк. Он почти все время в рейсах, постепенно мы даже перестали общаться, потому что у него другая семья. А мама… А мама умерла, когда я родилась. Поэтому я только с бабушкой. У бабушки тоже никого нет, только я.

Это признание было неожиданным, но почему-то совсем не удивило и не тронуло меня. Скорее всего, потому, что я давно придумал и поверил в самые ужасные истории, приключившиеся с ее родителями, а прояснить эти детали ранее она никогда не стремилась. Я, конечно, не раз собирался все же выяснить подробности, но, чувствуя какую-то боль, что будто всегда была с ней, непременно отступал. Я всегда сознавал, что она ищет и находит уединение, даже когда не одна, и здесь, в домике среди снегов, она его ощутила всей душой, смогла чувствовать себя свободнее, а боль, причиненная близким человеком, заставила вспомнить ощущения, о которых она не хотела говорить.

Она негромко постанывала во сне, таблетки, видимо из-за алкоголя, не помогали, но мазь, разогревшая даже мои ладони, заставляла боль отступить на несколько часов. В запасе было две ампулы легкого обезболивающего и два шприца – в крайнем случае я мог сделать местную инъекцию.

Оставшиеся дни отдыха мы просто валялись перед камином, напивались горячим вином и занимались любовью. Больное колено поубавило в ней активности, но на ее жажде наслаждения это нисколько не сказалось, и в который раз я поражался нашей разнице в возрасте. Благодаря ей я понял, что уже не могу назвать себя молодым. Молодой была она, а меня ее подруги в своих беседах называли не иначе как «ее мужчина».


Весеннее солнце заглядывало во двор, я тщательно полировал бак, увеличенную копию осы – такое же пузико, тонкая талия, желто-черная расцветка. Мотоцикл блестел, а датчик, показывающий полную заправку, манил в путь – неважно куда, лишь бы чувствовать ветер, движение и наклон в повороте. У меня уже давно хватало денег на автомобиль, но, вспоминая то чувство, с которым всегда смотрел на мотоциклистов, я решил пересесть на двухколесный транспорт. Неожиданно мотоцикл оказался настолько близким и понятным, что теперь я ездил исключительно на нем. Я мог проехать в пробке, по тротуару, под шлагбаум, по полю. В экстренной ситуации я мог быстро оказаться там, где должен. Моему примеру последовало еще несколько человек, и часть нашего ударного отряда стала очень мобильной.

Скрипнула дворовая дверь, вышла студентка. Она была не одета, просто завернулась в одеяло и, придерживая его руками, умудрялась нести две чашки с дымящимся кофе. Она опять не пошла на занятия – я ругал ее за это, но в то же время радовался, что она дома. В прошлую сессию пришлось дать взятку за ее экзамен, чтоб мы могли поехать кататься на лыжах. Она могла и самостоятельно сдать его, я знал это, но все равно мне казалось неправильным, что пришлось заплатить. Она молча протянула мне кофе, я аккуратно привлек ее рукой, чувствуя изгибы фигуры через свой старенький плед.

– Сегодня опять поедете на разговоры? – Она спросила это без какой-либо оценки, просто отметила факт.

– Ну… Как-то так… – В последнее время при всем желании я уже не мог представить наши делишки в позитивном свете и немного смущался перед ней.

– Я к подруге на день рождения. Хочу подарить ей сарафан на лето, она давно хотела…

Такое сообщение значило, что ей нужно взять деньги. В коробке от очередной электронной штучки лежала достаточная сумма для ее немногочисленных и скромных трат, я всегда ее просил брать деньги оттуда, однако она всегда спрашивала разрешения примерно в такой форме. Я пил кофе большими глотками, разбрызгивал силиконовую смазку и полировал блестящий пластик мотоцикла.

– А я сегодня в клуб. Звони, заберу тебя с праздника, только не пей там, сейчас закончу и поедем обедать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжная полка Вадима Левенталя

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза