Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

После распада СССР знание о переплетении русской культуры и литературы с культурами других наций и этнических групп стало неприоритетным, неподходящим и невостребованным. Российская Академия наук и ИМЛИ как один из ее научно-исследовательских институтов, особенно в последние годы, стали опасаться за свой статус самой значимой академической институции страны. Например, в ИМЛИ на распад СССР отреагировали разделением отдела «Советской литературы» на две части: отдел, в котором изучают «новейшую русскую литературу и литературу русского зарубежья» (включая русскоязычную литературу бывших республик), и отдел «литературы народов России и СНГ». Последний определяет свою миссию следующим образом: «изучение истории и теории литератур народов России и СНГ в региональном и международном контексте культурных и общественных отношений; теоретическая разработка проблем классического наследия, национальной самобытности литератур, в том числе литератур диаспоры и эмиграции»[307]. Таким образом, русскоязычная литература на русско-грузинскую тематику может найти свое место в первом названном отделе, но в ИМЛИ она остается без грузинской стороны, так как Грузия после войны 2008 г. вышла из СНГ, и последствием этого стало то, что в сферу деятельности второго отдела грузинская литература не входит» (Лекке, 2018).

Знаком изменившихся приоритетов становятся исчезновение грузинских фамилий из списка сотрудников, появление абхазской фамилии, а в 2010 году появляется труд «Основоположник российского академического востоковедения академик Андрей Михайлович Шегрен» (составитель А. И. Алиева)[308]. Здесь вектор «основоположника», с которым на протяжении десятилетий были связаны имя Н. Я. Марра, а затем уже и имя М. И. Броссе, исследования которого были прикованы к Грузии, сдвинут в сторону Броссе и ранее не популярного имени А. М. Шегрена, составившего первую научную грамматику осетинского языка (С. 3). Абхазские и осетинские нотки начинают наиболее ярко звучать после признания независимости этих стран Россией.

С изменением официального политического статуса Грузии и России, а значит, с разрушением особой формы имперско-колониальных отношений (Moore), на смену «полевым» исследовательским работам имперского периода и целенаправленно «скрепляющим» работам советского периода пришло время переформатировки интересов и приоритетов исследовательского направления.

В Грузии, как и в России, в первое постсоветское десятилетие исследования велись по инерции, на основе старых принципов и методов. На первый план были выдвинуты вопросы выживания: и физического, и научного. Ранее активная исследовательская деятельность сменилась долгим провалом. Иллюстрацией может послужить судьба Константина Герасимова[309], который умер от обострившейся болезни на фоне недоедания, а часть его уникальной библиотеки старинных книг была разграблена[310]. Уменьшился объем научных изданий, монографий, изменилось качество научной жизни. Сборники, выходившие в свет, издавались за счет личных средств авторов («Актуальные вопросы межнациональных филологических общений», «Грузинская русистика. Литературоведение. Лингвистика. Культурология»).